— И вот, вы сами видите, — продолжал он, — я веду себя скверно по отношению к вам, я… Да, да! Не будем бояться слов. И, однако, я люблю вас, Тереза, люблю всеми силами души, я вас уважаю, я жалею вас; ничто никогда, клянусь вам, — ни разу, ни на одну минуту, — ничто не могло сравниться с этой любовью, единственной, которая безраздельно срослась с моим существом! О, моя жизнь отвратительна, я не защищаю себя, мне за себя стыдно. Но, Тереза, поверьте мне, вы были бы несправедливы, вы, сама беспристрастность, если б вы стали судить обо мне лишь на основании того, что я творю. Я… Я не совсем тот человек, который совершает мои ужасные поступки. Я не умею этого объяснить, я чувствую, что вы не слушаете меня… Все это в тысячу раз сложнее, чем я могу выразить, и мне лишь на какие-то доли секунды удается разглядеть себя самого…
Он замолчал, уронив голову и уставившись куда-то вдаль, словно обессиленный этой тщетной попыткой хоть на миг добраться до хрупкой сути своего бытия. Потом он вновь поднял голову, и г-жа де Фонтанен ощутила, как ее мазнул по лицу быстрый взгляд Жерома, такой, казалось бы, легкий, но обладавший способностью мимоходом ловить чужие взгляды, перехватывать их и держать в плену, пока они не сумеют вырваться; так магнит притягивает, приподнимает и отпускает слишком тяжелый для него кусок железа. Их глаза еще раз встретились и расстались. «Что ж, — подумала она, — может, ты и вправду лучше, чем твоя жизнь?»
Но она только пожала плечами.
— Вы не верите мне, — прошептал он.
Она постаралась, чтобы ее голос звучал равнодушно:
— О, я очень хочу вам верить, я так часто верила вам; по это не имеет никакого значения. Виноваты вы, Жером, или не виноваты, ответственны за свои поступки или нет, — но зло было совершено, зло совершается ежедневно, и оно еще долго будет совершаться, если это не прекратить… Расстанемся наконец. Расстанемся навсегда.
Она так много думала об этом последние дни, что произнесла эти слова с сухостью, которой Жером не ожидал. Она увидела, что он ошеломлен, что ему больно, и поспешила заговорить снова:
— У нас дети. Пока они были малы и не понимали, мне одной приходилось… (Она хотела произнести слово «страдать», но в последний момент ее удержало чувство стыда). Зло, которое вы мне причинили, Жером, бьет теперь уже не только по моей… привязанности, — оно входит сюда вместе с вами, оно в самом воздухе нашего дома, к воздухе, которым дышат мои дети. Я больше не вынесу этого. Посмотрите, что сделал на этой неделе Даниэль. Да простит ему господь, как прощаю ему я, ту рану, какую он мне нанес! Он сам оплакивает ее в своем сердце, ибо оно осталось чистым, — в ее взгляде сверкнула гордость, даже почти вызов, — но я уверена, что ваш пример помог ему совершить это зло. Разве он уехал бы так легко и просто, не подумав, что я буду тревожиться, если бы он не видел, как вы постоянно исчезаете… из-за ваших дел? — Она поднялась, сделала несколько нетвердых шагов к камину, увидела свои седые волосы и, чуть наклонившись в сторону мужа, но не глядя на него, продолжала: — Я много думала, Жером. Мне пришлось многое пережить за эту неделю, я молилась и думала. Я не собираюсь вас упрекать. Впрочем, я сейчас и не в силах этого сделать, так я измучена. Я вас прошу только посмотреть фактам в лицо — и вы признаете, что я права, что никакое другое решение невозможно. Совместная жизнь… — она быстро поправилась, — то, что осталось у нас от совместной жизни, то малое, что от нее осталось, Жером, — этого тоже слишком много. — Она вся напряглась, положила руки на мрамор и, подчеркивая каждое слово движением плеч и рук, четко выговорила: — Я — больше не-мо-гу.
