в одной изорванной рубахе; мундир и другие принадлежности одеяния были на нем изорваны; на нем болтались клочья его одежды. С приведением войск, главным образом, кавалерии, и с появлением войсковых патрулей на улицах города, на третий день беспорядки затихли и более не повторялись. Беспорядки эти, вновь повторяю и подтверждаю, были безусловно развиты революционерами и представляли из себя опасное зрелище — по последствиям — от толпы в несколько тысяч человек, каковая являлась страшилищем, вооруженным чем попало, а главным образом — каменьями.
По этому делу по высочайшему повелению был командирован в Харьков для исследования беспорядков и их причин — генерал-адъютант Н. В. Мезенцов[66], впоследствии шеф жандармов, убитый в 1878 году. Каково было заключение по сему делу Мезенцова — мне неизвестно, но думаю, что он этим беспорядкам не придал политической окраски, потому что не стоял в курсе революционного движения вообще, и даже в 1875 году, в разговоре со мною, как будет изложено ниже, отвергал возможность даже прихода революционной партии к террору и возможность покушения на жизнь шефа жандармов, особа которого, по выражению Мезенцова, столь высоко стояла, что была недосягаема; между тем, он же, Мезенцов, первый из шефов лег на смертном одре от кинжальной раны, нанесенной ему днем на улице в столице революционером Кравчинским[67].
Уход в 1873 году с Дона генерал-адъютанта М. И. Черткова сопровождался, кроме вышеизложенных причин, положительным нежеланием семейства его более оставаться на Дону, а отчасти и его болезненностью. Во время войны с Турциею Чертков состоял в свите при императоре Александре II в Болгарии, откуда был назначен киевским, подольским и волынским генерал-губернатором, и в 1878 году я уже встретился с Чертковым в г. Киеве, состоя в должности начальника киевского губернского жандармского управления, каковая деятельность, в период наступившего в то время тяжело-смутного времени, в особенности в Киеве, вводила меня в постоянные, почти ежедневные соотношения по службе с ним по делам политического характера и событий того времени.
В действиях М. И. Черткова, по отношению к сим делам, устанавливалось бесповоротно: бесспорно беззаветная преданность его престолу, русскому началу, сопровождавшаяся патриотическими чувствами и непоколебимыми стойкостью и твердостью, проявлявшимися во всем, несмотря на то, что он, как он сам говорил, в материальном положении был сильно подорван продолжительною жизнью в С.-Петербурге без должности, вовлекшей его в долги, представительностью службы на Дону, вызывавшей сверхсметные расходы на жизнь, и неопределенностью получаемого им дохода с имений в воронежской губернии, где у него было родовой земли 26 тыс. десятин земли, с овцеводством, приносящей ему дохода до 50 тыс. в год, но неопределенно. К тому же он купил в киевской губернии большое имение Когарлык, до 10 тыс. десятин, с банковским долгом и при посредстве Международного банка. Но затем ему посчастливилось в жизни на моих глазах: явился покупатель, моршанский купец Плотицын, купивший на наличные деньги имение Черткова в воронежской губернии за 1 300 000 рублей, что дало ему полную возможность рассчитаться со всеми долгами и обратить все средства на устройство когарлыцкого имения, земля которого стала повышаться непомерно в ценности из года в год, и арендная плата земли вдвое возросла, так что он последние годы получал до 200 тыс. годового дохода с имения и находящегося в нем сахарного завода.
