Подобная «сверхзадача», конечно же, донельзя затрудняла профессиональную специализацию этих органов в отношении политического сыска как такового. Основные «опоры» его оставались прежними, характерными еще для XVIII века: перлюстрация (здесь III отделение весьма плодотворно сотрудничало с Главным управлением почт); наблюдение за печатью (непосредственное и через цензоров, которые обязаны были сообщать в политическую полицию обо всех отклонениях от самодержавно-православных постулатов, обнаруженных ими в рукописях российских авторов); и самое главное — доносы, устные и письменные, добровольные и вынужденные. Предпринимались определенные попытки и к созданию тайной агентурной сети во всех слоях общества, но ничего сколько-нибудь цельного и стабильного в результате так и не получилось.
Следует отметить, что при всем том новые органы действовали несравненно более успешно, нежели анекдотические «секретные полиции» начала века — прежде всего за счет хорошей штатной организации, разветвленной и в то же время строго централизованной; не последнюю роль играла и дисциплина, поставленная здесь на военную ногу. Они неплохо справлялись с противником, пытавшимся действовать революционными средствами, — с подпольными студенческими кружками, возникавшими в начале николаевского царствования.
Но, конечно же, та главная цель, которую преследовал Николай I, создавая свою политическую полицию, — остановить с ее помощью всякое движение мысли, превратить теорию «официальной народности» в вечную, непоколебимую догму — эта цель оказалась совершенно недостижимой. В 1840–1850-е годы публицисты, литераторы и ученые различных оппозиционных направлений — славянофильского, западнического, революционно-демократического — не взирая на постоянный бдительный надзор, установленный за ними жандармами, сумели как нельзя лучше подготовить «внутреннее освобождение» русского общества, привить ему жажду решительных перемен.
И перемены эти Россия увидела в эпоху великих реформ… Все в стране пришло в движение, былая стабильность развеялась в дым. Те сословия, которые на протяжении веков служили опорой самодержавной власти, — поместное дворянство и патриархальное общинное крестьянство — медленно, но верно разлагались под губительным для них воздействием новых буржуазных отношений, питая своими соками преемников, куда более неспокойных, политически активных — буржуазию и пролетариат. Но если эти новые классы превратились в серьезных противников самодержавного строя лишь в конце XIX — начале XX века, то с еще одним, как выяснилось, опаснейшим противником — разночинной интеллигенцией — правительству нового царя Александра II пришлось столкнуться лицом к лицу уже в 1860-х годах.
