Но прошло еще несколько лет, и Новицкий вновь всплыл на поверхность жизни. Летом 1907 г. он был назначен одесским градоначальником. Перед отправлением на место нового назначения Новицкий был в Петербурге, и здесь с ним имел беседу сотрудник «Руси»[13] С. А-ч.
Новицкий сказал А-чу, что он никого не боится, что все его действия будут вытекать из долга службы перед государем и родиной, что он жалоб не боится, так как всегда найдет поддержку в высших центральных властях, что он лично известен государю, что он не допустит уличных избиений, что он враг избиений мирных жителей, что в его глазах каждый мирный житель имеет право мирно заниматься своим делом. «Во всей своей деятельности я всегда поступал исключительно по закону», говорил генерал А-чу. «Только этим я объясняю добрые ко мне отношения осужденных главарей и работников революционных организаций. Я избегал беззаконного и ненужного их раздражения».
Характер речи Новицкого схвачен А-чем совершенно верно; странно только, что А-ч вполне поверил ему и вынес впечатление, что генерал Василий Дементьевич одушевлен лучшими и благими намерениями[14].
Новицкий вообще был очень словоохотлив и любил пускаться со всеми, в том числе и с подневольными его слушателями и, в особенности, с их родными, в беседы более или менее интимного характера. В этих беседах он всегда и очень охотно, вопреки общественным его действиям, говорил о своей любви к законности, как о ней же он говорил и А-чу; всегда придавал себе вид человека глубоко сердечного, тяжело страдающего, когда он принужден причинять другим зло, вместе с тем человека сурового долга, который своему долгу перед царем и отечеством жертвует своими гуманными чувствами.
И, кажется, он действительно верил этому, и бывали такие арестованные, еще чаще их родители, которые льстили Новицкому, играя на этой струнке и, говоря ему об его сердечной доброте, добивались кое-каких льгот.
Слова Новицкого о добрых отношениях осужденных благодаря ему революционеров, конечно, грубая, наглая ложь. Человек, побывавший у него в руках, не мог не чувствовать к нему глубочайшей ненависти. Но некоторая своеобразная доля правды в этих словах — все же есть. Осужденные революционеры его ненавидели, но революционеры, не попавшиеся в его лапы, — а таких, благодаря его сыщицкой бездарности, всегда было очень много, — относились к нему благодушно, только высмеивая его и твердя, что «за таким жандармом жить еще можно».
