***
В свое время известный публицист и историк М. П. Драгоманов, желая подчеркнуть, сколь неотъемлемой частью самодержавно-бюрократического аппарата являются органы государственной безопасности, писал, что Благовещением их была обязательность доносов при Иване III, а Рождеством — опричнина Ивана Грозного. Ему вторил и Л. П. Меньщиков, сам поседевший на охранной службе, который в знаменитом Малюте Скуратове видел достойного предшественника своих коллег-охранников начала XX века…
Рациональное зерно в подобных рассуждениях, несомненно, есть: основная цель, которую преследовала опричнина — «изничтожение крамолы», т. е. сопротивления существующей власти, в какой бы форме оно ни проявлялось — была близка и всем ее преемникам, многочисленным «спец» — приказам, канцеляриям и экспедициям последующих веков. Однако вплоть до того момента, когда перед властью возник новый, неукротимый и страшный противник — революционное движение, угрожавшее уже всему самодержавному строю в целом, задачи этих органов формулировались весьма общо, а функции были широки и неопределенны: контроль над деятельностью других государственных органов и борьба с хищениями и казнокрадством, искоренение государственной измены и подавление бунтов и т. п. При этом действовали они, как правило, весьма примитивно и прямолинейно: в основе большинства розыскных дел лежал письменный или устный донос, «извет»; затем следовали обыск, допрос, пытка…
К началу XIX века вся эта система, от которой так и веяло средневековьем, ни по форме своей, ни по существу уже не соответствовала духу времени. Недаром Александр I, взойдя на престол, уничтожил последний из этих «опричных» органов — Тайную экспедицию Сената, уничтожил демонстративно, «навсегда» — с тем, чтобы через несколько лет, в 1807 году, предпринять первую в России попытку создания «европеизированного» органа политического сыска, каковым стал Комитет по охране общественной безопасности.
Новое, как известно, рождается в муках… Александру, взявшему за образец систему политического сыска наполеоновской Франции, так и не удалось создать ничего путного в этом роде. У Наполеона несколько параллельных структур, поставляя разнородную информацию, в то же время контролировали друг друга, позволяя главе государства сохранять известную самостоятельность в своих суждениях и решениях по полицейской части. В России же стремление «разделять и властвовать» привело лишь к своего рода сыскной вакханалии: наряду и одновременно с Комитетом 1807 года здесь были созданы секретные полиции при петербургском и московском генерал-губернаторах; в 1810 году к ним прибавилось специальное Министерство полиции; особые органы сыска существовали при штабе гвардейского корпуса и при начальнике южных военных поселений. Взаимоотношения всех этих ведомств, занятых, по сути, одним и тем же делом, так и не были четко определены, что неизбежно вело к взаимным склокам и всеобщей неразберихе. К тому же профессиональный уровень подавляющего большинства сотрудников этих «секретных полиций», не говоря уже об их человеческих качествах, был ниже низкого. Полуголодные и невежественные агенты, набранные среди отбросов общества, думали только о своем прокорме; нередко они стряпали самые нелепые «политические» дела, шантажируя «мирных обывателей» — вечную дойную корову всех российских полиций…
