Конан успокоился, решив, что превращение в медведя, кабана или волка ему не угрожает. Десять дней он пил и ел, делил с Дайомой ложе и не думал ни о чем ином. Другие десять дней он прогуливался по возрожденному острову, не приближаясь к бухте, где торчали на рифах останки его "Тигрицы". Еще он ел и пил, почти с тем же аппетитом, что и раньше, а также не пренебрегал опочивальней своей рыжеволосой возлюбленной. Но потом его потянуло к морскому берегу, к обломкам корабля, к рифам, у подножий которых упокоился его экипаж, восемьдесят с лишним молодцов с Барахского архипелага. Конечно, были они ублюдками и насильниками, проливавшими кровь людскую как воду, но все-таки и у них имелись души... И, вспоминая об этом, Конан делался хмур и мрачен. Десять следующих дней он больше пил, чем ел, и наконец собрался справить тризну по погибшим товарищам.
А справив ее, пошел на неверных ногах к середине острова, забрался на высокую скалу и долго, с тоской, глядел в море - сам не зная, чего ищет. Жизнь на Острове Снов была такой спокойной, такой тихой, такой изысканной и такими сладкими были объятия Дайомы, такими медовыми ее поцелуи... Он чувствовал, что сам превращается в медовую ковригу - из тех, коими торговали вразнос на базарах Кордавы и Мессантии по паре за медный грош.
И это ему не нравилось. По правде говоря, он предпочел бы стать медведем, кабаном или волком-оборотнем.
* * *
Дайома, Владычица Острова Снов, всхлипнула и вытерла свои прекрасные глаза. Но предательская влага набежала вновь; на длинных ресницах повисли слезинки, сверкающие крохотными бриллиантами.
В чем она виновата? Что сделала не так?
Она была щедрой; она подарила ему покой, негу и любовь - такую любовь, какой не удостаивала никогда ни смертного, ни бога... даже самого Ормазда, снизошедшего к ней через тысячу или полторы лет после Великой Катастрофы... Да, сам Ормазд, светлый и всемогущий, не пробудил в ее сердце подобной страсти! А ведь он не просто бог! Бог богов, почти равный Митре, Хранителю Мира!
И все-таки этот дикарь-киммериец был ей дороже. Дайома следила за ним давно, всякий раз, когда он оказывался в досягаемости ее волшебного зеркала; она томилась и мечтала о нем - так же, как стигийский колдун мечтал о ней в своем мрачном северном замке. Но тут была и разница, очень существенная разница: стигиец жаждал поработить ее, взять в плен, держать, как редкостную птицу в клетке, тогда как она не могла и помыслить о том, чтобы пленить своего киммерийца магическими силами. Видит Иштар, она даже не пыталась вызвать ветер, который пригнал бы его корабль к Острову Снов!
