и пасущихся на узких улочках. Я также игнорирую различных многочисленных демонов, варгров и им подобных, снующих среди гуляк. У меня нет времени на такие мелочи. Я в поиске одного – и только одного – вида Притворщиков этим вечером.
Я стою и вглядываюсь в участок пустого тротуара, где в последний раз видела серафима Фидо. Я борюсь с паникой, нарастающей горькой волной в районе живота. Однако если не удастся найти Фидо, то в окрестностях должны быть и другие серафимы. Они постоянно стягиваются к горячим точкам наподобие Нового Орлеана, где собираются демоны и прочие опасные виды Притворщиков.
Я откидываю назад голову и открываю двери восприятия, позволяя влиться тысяче голосов, похожих на перебивающие друг друга радиосигналы. Я просеиваю их в своей голове, как старатель-золотодобытчик, в поисках определённого образа мыслей. Один за другим я отфильтровываю их, пока не остаётся только гудящий напев, напоминающий хор буддийских монахов на молитве. Это зов серафима.
Я пересекаю Джексон-сквер>[66] и Декатур-стрит, скольжу между столиками Кафе Дю Монд под открытым небом, где запахи кофе, выпечки и сахарной пудры густо наполняют вечерний воздух. Уличный лицедей, одетый, как средневековый шут, жонглирует горящими дубинками возле подхода к земляной плотине, которая отгораживает Французский квартал от реки Миссисипи. Проводящие свой медовый месяц молодожёны, влюблённые подростки и грустные алкаши бродят по Променаду Муна>[67] над плотиной, потерянные в своих замкнутых мирках и не замечающие моего присутствия. Я торопливо иду через Вулденберг-парк с его старательно оберегаемыми магнолиями и индийской сиренью>[68] по направлению к Аквариуму Американских континентов. Я миную отель «Спаниш Плаза» в конце Канал-стрит, где неизменно стоят на якоре несколько ослепительных плавучих казино, даже не потрудившись бросить взгляд на их сверкающие фасады. Я нахожу серафима под Большим Нью-Орлеанским Мостом вдали от огней и суеты туристического района, окружённого грудой старых покрышек, битого стекла и мусора, выброшенного из автомобилей, проносящихся на огромной скорости по мосту. Шум транспорта над головой, такой же постоянный, как и река, шлёпающая по кускам бетона, наваленным вдоль берега наподобие волнореза.
Серафим сидит на корточках, неподвижный, словно кипарис, коленями к крошечному костерку, одетый в засаленную парусиновую куртку и грязные штаны, подвязанные длинной бечёвкой. Его волосы растрёпаны и спутаны, как шерсть бизона, и полны веточек, остатков пищи и другого мусора, от него воняет мочой и немытым телом. Единственный намёк на то, что сидящее передо мной существо не то, кем кажется – это кожа, светящаяся в тусклом свете как гнилая древесина. Я осторожно продвигаюсь вперёд. Этот серафим мне незнаком, и я не знаю, как он отнесётся к моему появлению. Но я должна бороться, несмотря на свои тревоги. Другой не нравится, когда рядом находятся серафимы независимо от того, насколько жалкими они выглядят. Этот конкретный вид волнует Другую так же сильно, как и фричный ребёнок леди Мадонны, но кажется, в этот раз она больше настроена бежать, чем биться. Это всё, что я могу сделать, чтобы не развернуться на пятках и не припустить обратно в темноту. Я замираю, чтобы глубоко вдохнуть, и успокаиваю себя так сильно, как только могу. И решительно пресекаю попытки Другой разрушить это, как она раньше разрушила многое другое.
