— Эдгар. Эдгар Сайлз. Шэп был моим другом. Он помогал мне. — Мальчик снова прикусил губу. Его лицо сделалось беззащитно-печальным. — Он меня многому научил.
Ирен на мгновение задержала дыхание, затем выдохнула и кивнула.
— Я не хотел обидеть вас. Просто Шэп был классным музыкантом, мэм. Л-лучшим из всех, кого я слышал.
— Все в порядке, Эдгар. Никаких обид.
Порыв ветра взметнул в воздух облачко пыли, и Ирен машинально зажмурилась. А когда вновь открыла глаза, посмотрела на футляр с трубой, который по-прежнему прижимала к груди.
— Знаешь, — задумчиво проговорила она, — я думаю, что ты прав. Шэп захотел бы еще раз услышать звук трубы. Да-да, ты абсолютно прав… И я благодарна тебе за твое предложение. Оно потребовало от тебя немалого мужества, и я ценю твой порыв. — С этими словами она протянула футляр Эдгару. — Сыграй что-нибудь для моего сына. Ему это понравится. Думаю, он был бы в восторге.
Люди, пришедшие на похороны, дугой огибали могилу. С одной стороны от Ирен стояла Блисс, с другой — Нэт. Затем вперед вышел священник, прямой как палка и с узловатыми запястьями. Он открыл Библию и начал читать псалмы («Блаженны кроткие») и стихи из Книги притчей Соломоновых («Даже в смерти праведные находят приют») и Книги Исаи и («Горе жестоким»), после чего добрался до истории Каина и Авеля и Божьего призыва к наказанию. Ирен не слушала его.
Она мысленно видела сына. Шэп пинал обеими ногами черный мяч. Он плакал, потому что за деревьями в небе появилась луна. Он цеплялся за нее, а она читала ему, смеялась и пела. Он катался на велосипеде. Он шагал в школу, первый раз в первый класс. Он играл на трубе и на пианино. Шэп смеялся и улыбался. Шэп был ее сыном, ее мальчиком, ее единственным…
Священник призвал присутствующих к молитве, и все склонили головы.
— Он всегда улыбался, — произнес священник. — У него всегда находилось доброе слово и дело. Он всегда был рядом с Богом, и мы сейчас молимся во имя Господа нашего, Иисуса Христа, Отца Небесного…
Губы Ирен шевелились вместе с губами других молящихся, как у ребенка, который повторяет слова матери, подражая ее мимике, однако плохо понимает, что, собственно, он делает. Она знала лишь то, что не сможет покинуть сына. Во всяком случае, не здесь. Не в одиночку. Не навсегда. И, стоя здесь, поклялась, что никогда не покинет его. Она еще вернется. Вернется сюда, в это место, и останется здесь навсегда. Они будут вместе. Мать и дитя.
И пока она мысленно давала себе обещания, полноватый мальчик, друг ее сына, возник рядом с деревом, плачущим смолистыми слезами, и приблизился к могиле Шэпа. Ирен закрыла глаза и, сделав над собой усилие, заставила себя прислушаться к печальному зову. Отбой, всего четыре простые ноты, своего рода псалом, поэтичный и мучительный в своей лаконичности. Но нет, юный Эдгар Сайлз исполнил не их. Из трубы лилась «Тихая ночь». И Ирен Стенли неожиданно как будто вернулась в Карлтон, где ее сын играл, стоя на краю поля, и его силуэт четко вырисовывался на фоне вечернего неба. И в это мгновение все, что удерживало ее от падения на землю, как будто куда-то исчезло, как летний ливень, который только что стучал по крыше, а уже в следующее мгновение прекратился.
