Все это промелькнуло в долю мгновения, меня вынесло и ударило о песок. Я встал.
Юрий лежал справа, лицом вниз. Я оттащил его за прибой, там он встал сам.
С меня словно клочьями содрали кожу. Я со страхом ощупал себя и потом уже сдвинул маску.
Нас вынесло не на берег, не в бухту, а в расселину в скале. Посредине ее валялся железный буй, волны ударяли в него, и он звенел.
Я зашел по пояс в море и огляделся. По сторонам чернели отвесные скалы. Нам повезло, что нас выкинуло не на них, а в расселину.
Но мы были в западне!
Я вышел и со злостью пнул буй ногой. Он отрывисто звякнул — ржавый, помятый волнами буй.
Во все углы залетали брызги и ветер.
Мы понуро бродили на негнущихся ногах. От озноба мы не могли говорить, да и не о чем было.
Туман не давал увидеть, что у нас над головой. Во всяком случае стоило попробовать выбраться по скалам, и мы полезли: он — по левому, я — по правому краю расселины.
Скала была хрупкой, обламывалась целыми пластами. Я судорожно перебрасывался с пласта на пласт, не в силах унять дрожь во всем теле, рискуя сорваться. Потом мне попались лианы, и я полез по ним.
Шум моря постепенно стихал, слышней звенели цикады и пахла полынь.
Меня остановил гладкий уступ. Юрий влез по своему краю едва на метр выше меня. Пути наверх не было.
Я повернулся к морю.
Везде, где прорывался туман, виднелись рифы или острые камни. Одни рифы и камни. Я выругался…
Хотелось пить, но выбоины были пусты. Я выжал в рот ветку полыни и пристроился на уступе.
Вверху, за туманом, краснели листья. Жесткие, опадающие только весной листья здешних дубов. Сейчас они прочно держались на ветках, громко скрипя под налетающими ветрами.
В щелях доцветали незнакомые мне цветы. Один такой — голубая звездочка — рос надо мной. Я дотянулся и сорвал. Цветок затрепетал на ладони — легкий, с тонкими лепестками; непонятно, как он жил на этой разваливающейся скале.
Это и точно был удивительный край — Дальний Восток!
Почти еще нетронутый, свежий. Может быть, это от его красоты у меня временами болело здесь сердце?
Шумели осыпи, с грохотом скатывались камни. Весь этот берег был ненадежным, рушился.
Я опасался не камней, а звона цикад. Он усыплял, а заснув, я мог и сорваться.
Я спал уже, меня разбудил ударивший по плечу камень.
Смеркалось, пора было действовать. Я стряхнул с себя оцепенение.
Буй внизу гремел не умолкая: море затопляло расселину. Мы наверняка не сможем выстоять ночь в волнах, под падающими со скалы камнями, но и идти вдоль берега — безнадежное дело, даже если туман рассеется и выйдет луна.
