В тот же день после обеда я стоял на пирсе мрачного причала в Ист-Энде. Было по-прежнему невыносимо душно, и черные просмоленные склады нависали надо мной, как великаны в темных пальто. Пока я смотрел, из маленькой гребной шлюпки подняли еще один ящик.
Сцена не имела ничего общего с сонными речными пейзажами старика Моне. Над Темзой плыл ядовитый туман, дымом вползавший в ближайший дверной проем, куда три здоровенных парня и еще более здоровенная Далила теперь затаскивали ящик. Я шел чуть поодаль, сняв шляпу. Дань уважения мертвым. Дело в том, что в этом узком ящике из необструганных досок находились останки бедолаги Джослина Дурэ, который мечтал стать львом министерства иностранных дел, а превратился всего-навсего в десять стоунов быстро разлагающейся плоти.
На складе было темно. Я отошел в тошнотворный зеленый свет газовых фонарей, а Далила с фомкой в руке, упершись ногами в пол, начала отрывать доски от импровизированного гроба.
— Черз мынутку дыстаньм, сыр, — прокряхтела она, кидая назад сломанную доску. Три ее коренастые коллеги между тем готовили разделочный стол, на который нужно будет переложить Дурэ.
Таявший лед уже высыпался ей на сапоги, и, когда эта звероподобная женщина стала вытаскивать за плечи тело Дурэ, захрустел у нее под ногами, как в стакане с джином.
— Пырклятье, ну и вынища! — воскликнула Далила. — Ыни даж пыкывать не могыт, ытыльяшки эть, ы, сыр?
Я прикрыл перчаткой рот и помотал головой. Вонь была ужасной, и казалось, что она повсюду. Я быстро сделал знак Домработникам, чтобы они приступали к делу, и уже через пару мгновений мертвец лежал передо мной — восковая кожа, ткань льняного костюма, обложенного пакетами льда, вся промокла. Больше о более-менее сохранном туловище сказать было нечего. А вот голова Дурэ — совсем другой коленкор. В ней имелась вмятина — размером чуть меньше футбольного мяча, черная от засохшей крови и слегка прикрытая жидкими волосами.
Осторожно сделав шаг вперед, я посмотрел на это кровавое месиво и рискнул убрать перчатку от рта.
— Далила, личные вещи, — рявкнул я.
— Мымент, сыр.
Она вернулась к причалу, чтобы забрать остальное. Я кивнул Домработникам.
— Дайте мне кувшин воды и щетку.
Один с готовностью кивнул. Когда Далила вернулась с маленьким кожаным ранцем, я уже кое-как очистил разбитую голову Дурэ, явив свету крючковатый нос и на редкость мерзкие усы. Все, что находилось над носом, было вмято внутрь черепа.
— Это была не просто дубинка, — задумчиво сказал я себе. Взяв кувшин, я вылил воду на рану. Частички кожи и мозга стекли по щекам Дурэ жуткими ручейками, как загустевшая масляная краска.
