, поскольку она низким, глухим голосом упорно кричала окружающим:
Я уважаю La Place Maubert, а на вас мне наплевать! Такой площади никто не знал, но считалось, что для нее она обладает некой святостью, которую никто не смел оспаривать.
Слово святость употреблялось часто.
Когда Джейн время от времени, провоцируя ее, по-детски наигранно спрашивала, где эта «площадь» находится, несчастная хватала ее, обвивала своими длинными руками и поднимала в воздух с поразительной и неожиданной силой, словно худенькая Джейн была жертвой, которую следовало принести невидимому или исчезнувшему богу, навсегда отвернувшемуся от них, жертвой, которую ей надо было, как в свое время Аврааму, положить на алтарь, чтобы умилостивить карающую десницу.
Тогда на выручку обычно приходил какой-нибудь благодетель. Неподалеку от этой страшной и возмутительной сцены всегда находилась Пердри — сильная, мужеподобная женщина, которая в разговоре демонстрировала иногда удивительный ум и интеллектуальную уравновешенность, но чьи телесные движения никак не координировались рассудком: ее тело словно бы само по себе бродило по площади, что-то пиная и дергаясь или перепрыгивая двумя ногами через сточные канавы. У Пердри вошло в привычку на расстоянии наблюдать за Джейн или, скорее, охранять ее, и когда ее жизни начинала грозить опасность со стороны жуткой La Place Maubert, Пердри подбегала и вырывала кричащую Джейн из рук сумасшедшей, нежно целовала ее и приказывала прятаться от жестокой противницы. Кстати, именно к этой, на самом деле умной и доброй, но странно дергающейся Пердри, по совету интересовавшегося искусством и театром профессора Шарко, приходила легендарная актриса Сара Бернар, чтобы почерпнуть вдохновение для подготовки роли у этой истинной психопатки, которая художественно исполненными подергиваниями обнажала глубину своего темного подсознания.
Из встречи, однако, ничего не получилось; когда Пердри поняла цель визита актрисы, она резко развернулась, задрала юбку, показав голую задницу, и разнообразными жестами стала указывать ошеломленной актрисе на главный вход больницы, куда ту и препроводили под громкий хохот пациенток.
Позднее актриса познакомилась с Бланш Витман. Но это было уже, когда слух о Бланш распространился в интеллектуальных кругах Парижа. Тогда актриса хотела получить ответ на совершенно другие вопросы, тайной которых, как считалось, владела превратившаяся позднее в тот самый торс в деревянном ящике Бланш.
