— Вы слышите меня? — раздался голос за спиной.
Я подскочил и обернулся. Стоявшая в дверном проеме старуха отшатнулась, сжав швабру руками, моргая испуганно.
— Стучать же надо, — буркнул я.
— Я стучала, право-слово, но вы как будто… напевали что-то про парфюм.
— Нет, нет, я просто задумался, — я ощутил дикий стыд, словно меня застали за чем-то неприличным. — А вы?..
— Я, — она выразительно махнула шваброй, — убираюсь. Можно?
— Да, конечно.
Старуха, пыхтя, втащила в ванную жестяное ведро (на стенках которого играли водяные блики) и стала полоскать в нем рваную тряпку.
Я повернулся к зеркалу, чтобы смыть остатки пены, но замер, заметив на скуле царапину — след неосторожной бритвы. Перед глазами поплыли круги, пол под ногами закачался, и я схватился за край раковины, чтобы не упасть.
— Вам плохо, Андрей Андреич?
— Что? — я обернулся: — Что вы сказали?
Старуха еще повозила мокрой тряпкой по кафелю, остановилась и посмотрела на меня.
— У вас губы дрожат.
— А? Это от холода, не обращайте внимания.
— А глаза — тоже от холода?
— А что с глазами?
— Вы так себя в зеркало разглядываете, как будто, право-слово, от вас кусок мяса оторвали, — она замерла, словно ожидая ответа, но я молчал, и она засуетилась, причитая испуганно: — Это не мое дело, конечно, не мое, право-слово…
Минуту я наблюдал за ней. Ее рыхлая фигура, облаченная в серый сарафан, ее лицо, похожее на оплывшую, потухшую свечу — все это раньше вызывало во мне брезгливость. Но теперь, после этих слов, я проникся к ней той симпатией, которую, наверно, упавший с качелей ребенок чувствует к незнакомой женщине, дующей на его разбитый локоть. Я почти сказал «спасибо», но одернул себя, подумав, что это прозвучит глупо и непонятно. Мне захотелось сделать для нее что-нибудь хорошее, — я подошел и попытался взять швабру.
— Вы устали, Нина Петровна, позвольте, я помогу вам.
Старуха нахмурилась.
— Чой-то вы чой-то?
— Я же вижу — вы устали. Отдохните. А я сам пока протру тут.
Я потянул швабру к себе, но уборщица и не думала уступать; на помятом, парафиновом лице ее отразилось тупое упрямство.
— Отдайте немедленно! Эт моя швабра! Я щас милицию вызову! Мили-и-иция!
Отповедь отрезвила меня — всплеск благодарности угас. Я снова увидел перед собой полусумасшедшую бабку, верящую в нечистые силы, и в то, что сын ее, давно пропавший без вести, скоро вернется из магазина с молоком. Теперь, сам не понимая, за что хочу отблагодарить ее, я отпустил швабру и отступил к зеркалу.
