Времени оставалось всего ничего. А с полотном было что-то не так, и она не могла понять, в чем дело. Она сидела на табуретке, прихлебывая крепкий утренний кофе и уминая монреальский бублик в надежде, что весеннее солнце даст ей подсказку.
Но солнце молчало.
«Боже, что же мне делать?»
В этот момент кто-то постучал в дверь. Клара подумала, что это, вероятно, Господь Бог, но потом все же решила, что Бог не стучится в дверь.
– Нет-нет, ты работаешь, – сказал Питер из кухни, посмотрев на часы: время перевалило за семь. – Я сам открою.
Он ненавидел себя за то, что ляпнул по поводу картины Клары. И несколько раз пытался сказать ей, что в тот раз отреагировал слишком эмоционально. Все как раз наоборот. В ее работе нет изъянов. Но Клара решила, что он просто хочет ее утешить. Ей и в голову не приходило, что в первый раз он ей солгал. Что она написала блестящую картину. Что картина великолепная, необыкновенная, что ему не подобрать слов, чтобы описать ее достоинства.
Да, владельцам галерей и декораторам нравились работы Питера. Он брал предметы из жизни, скажем прутик, и приближал его до такой степени, что тот становился неузнаваемым, а его полотно превращалось чуть ли не в абстрактное. По какой-то причине мысль о сокрытии истины привлекала его. Критики описывали его работы такими словами, как «сложные», «глубокие» и «привлекательные». И ему этого хватало, пока он не увидел картину Клары. Теперь ему было необходимо, чтобы кто-то, хотя бы один человек, посмотрев его работы, назвал их великолепными.
Питер надеялся, что Клара ничего не будет менять в своей картине. А еще он надеялся, что она все-таки что-нибудь поменяет.
Он подошел к двери, открыл ее и увидел агента Изабель Лакост.
– Bonjour, – улыбнулась она.
– Это не Господь Бог? – крикнула Клара из своей мастерской.
Питер посмотрел на Лакост, которая с сожалением покачала головой.
– Нет, это не Господь Бог, детка. Извини.
Клара появилась, вытирая руки о тряпку и дружески улыбаясь:
– Привет, агент Лакост. Давненько вас не видела. Хотите кофе?
Изабель Лакост и вправду хотела кофе. В это прохладное весеннее утро в доме Морроу пахло свежей заваркой, поджаренным бубликом и теплым огнем. Ей хотелось сесть и поговорить с этими гостеприимными людьми, грея руки о кружку. И не возвращаться в тот дом. И она знала, что может себе это позволить. Никто из их команды не знал, что она здесь. Цель ее приезда была глубоко личной – такой маленький приватный ритуал.
