Гамаш пожалел, что не припрятал соску.
– Что, детка? – произнес Даниель не в трубку. – Слава богу! Папа, мы их нашли. Пора ехать. Обнимаю.
– И я тебя обнимаю, Даниель.
Даниель отключился.
– Отвезти вас в аэропорт? – спросил Бовуар.
Гамаш снова посмотрел на часы. Самолет улетал в семь тридцать. Через два часа.
– Нет, не надо. Слишком поздно. Merci.
Бовуар был рад, что предложил, но еще больше, что шеф отказался. В его груди расцвел маленький цветочек удовлетворения. Даниель, считай, улетел. И шеф снова полностью принадлежал ему.
Не унывайте, несмотря на горе,
Ведь все равно от горя не уйти,
Хотя ветра уносят все…
В поисках вдохновения Одиль уставилась на пачки овсянки на полках.
– Хотя ветра уносят все, – тупо повторила она.
Ей нужно было найти какую-нибудь рифму к слову «горе».
– Море? На просторе? Вскоре? Хотя ветра уносят все в раздоре? – с надеждой в голосе сказала Одиль.
Нет, это было неплохо, но все же не то.
Весь день в магазине, которым они владели с Жилем в Сен-Реми, она ощущала прилив вдохновения. Оно накатывало на нее волнами, и теперь все обратные стороны чеков и пустые коричневые бумажные пакеты были испещрены ее каракулями. Одиль чувствовала, что большинство из написанного ею очень неплохо и может быть опубликовано. Потом она все это напечатает и отошлет в «Дайджест свиновода». Там почти всегда принимали ее вирши и почти никогда ничего не правили. Муза нечасто была столь щедрой, но сегодня Одиль чувствовала такую легкость на сердце, какой не было вот уже несколько месяцев.
Весь день люди приходили в магазин, большинству нужна была какая-то мелочь и масса информация, и Одиль с удовольствием предоставляла им ее после словесного вступления.
– Вы там были, дорогая?
– Это, наверное, было ужасно.
– Бедный месье Беливо! Он ведь ее искренне любил. И жена у него умерла всего два года назад.
– Она действительно испугалась до смерти?
Но именно к этому воспоминанию Одиль не хотела возвращаться. Крик Мадлен замер, словно она увидела что-то столь ужасное, что оно обратило ее в камень, будто это было какое-то мифическое чудовище, голова, опутанная змеями. Одиль это никогда не казалось таким уж страшным – ее монстры всегда обретали человеческие черты.
Да, Мадлен испугалась до смерти – так ей и надо за все те страхи, что пережила по ее милости Одиль за последние несколько месяцев. Но теперь этот страх прошел, словно шторм пронесся над городком и стих.
Шторм. Одиль улыбнулась и поблагодарила свою музу за то, что та вернулась к ней.
