А тем часом и односельчане всем селом потянулись к Ватутиным. Набились — не продохнуть. Что ж удивительного. — для них он герой из героев. Все к нему запросто, и он с ними так же, ни дать ни взять добрые соседи. Окружили земляка и выспрашивают, что нового на свете деется, когда разобьют фашистов?.. Сами о пережитом при оккупации рассказывают.
Узнали мы тогда, что староста чуть не погубил семью Ватутиных. Партизаны спасли. Один из них на виду у всех убил предателя, а список односельчан, который тот подготовил для немцев, был уничтожен. Этот список начинался именами Ватутиных.
Голев умолк и поглядел на разведчиков.
— Ну, досказывай, — тихо сказал Азатов.
— А уехал командующий — мы все фотокарточки пересмотрели, что мать сберегла, — продолжал Голев. — Больше всего мне понравился он в буденовке, еще с тремя кубиками, когда в академии учился. Гляди, говорю Пашину, прямо на тебя похож, ну копия. Не верите, пусть сам скажет.
Но командира в комнате не было, и Глеб сказал нетерпеливо:
— Ладно, продолжай, потом спросим.
— И я говорю ему, Пашину, учись, мол, он тоже начинал со взвода. Гляди, и ты со временем армией командовать станешь, а то и фронтом.
— Ого! — с порога воскликнул подоспевший Пашин. — Меня, никак, в генералы производят?
— А что, будь моя воля, — не растерялся бронебойщик, — я бы тебя в академию зараз, а там и до генерала недалече.
Разведчики одобрительно засмеялись, наперебой поздравляя своего командира с наградой.
— Выйдем мы в генералы или не выйдем — забота не велика, — сказал он. — Учиться же у Ватутина следует всем. А теперь за дело, товарищи: новая задача.
1
Сегодня особенно много раненых, и Таня окончательно выбилась из сил. Только семерых она вынесла сама. Под убийственным огнем ползла на передовую. Накладывала бинты на кровоточащие раны. Видела на лицах бойцов еще не остывшее ожесточение схваток и нестерпимую боль. Ободряла их ласковым словом, пробуждая спасительную надежду, и, выбиваясь из сил, каждого мучительно долго тащила на плащ-палатке по сырой земле. У нее до сих пор еще стоит в ушах посвист пуль, от которого к самому горлу подкатывает изнуряющая тошнота. К вечеру роту вывели в резерв, так что бойцы разместились в населенном пункте. Таня как пришла, сразу свалилась как мертвая.
Яков Румянцев застал ее спящей. Зажег огонь и при свете каганца с тайной болью всматривался в ее лицо, словно видел его впервые. Ее не назовешь красивой, зато скажешь — славная. Черные вьющиеся волосы из-под шапки. Ослепительно белые, чуть неровные зубы. Несколько широковатый нос. Даже веснушки. И что-то нежное и доброе было в ней, что волновало и неизъяснимо влекло его к девушке. Может, ее голос? Мягкий, грудной, западающий в душу? А может, глаза? Синие-синие и постоянно ясные, они были спокойны, слишком спокойны, будто безразличны ко всему на свете. За этим покоем, однако, так ощутимы какие-то скрытые огоньки-золотинки, зовущие и согревающие, и в них такое обещание тепла и ласки, что не останешься равнодушным. Именно глаза!
