— Я не мог промолчать…
— Друг называется! — зло продолжал Леон. — Не друг, а службист и выскочка. Ребенку же, понимаешь, ребенку ясно, только сам я мог сказать об этом, а ты… ты помешал. Выслужиться хотел?
Яков широко открытыми глазами смотрел на Самохина и не мог ничего сказать от обиды.
Тягостное молчание прервал Жаров, позвонивший по телефону.
— Почему не доложили вовремя? — в упор потребовал он ответа.
— Виноват… — Леон по тону голоса понял, что теперь не до оправданий.
— Сдайте роту Румянцеву и сейчас же ко мне, — приказал комбат.
— Как? Совсем сдать? — переспросил Самохин.
— Совсем!
У Самохина подломились колени.
— Ну что он? — нарушил молчание Яков.
— Можешь радоваться, — привстал Самохин. — Принимай роту.
— Как роту?.. — оторопел Яков.
— А так… Принимай, и все. Отстранен я…
Румянцев знал, что рано или поздно получит роту, но он никогда не думал, что ее придется получить вот так. Было горько и обидно, и молодой командир чувствовал себя не на месте.
— Вот что, Леон, — взял его Яков за руку. — Одно знай: я был и остаюсь для тебя другом.
— Не будем философствовать, — холодно отстранил его руку Самохин.
На пути к берегу Самохину повстречался лейтенант Назаренко, рота которого уже закончила переправу.
— Эх вы, вояки! — бросил он с упреком. — Вашу высоту брать будем.
Самохин ничего не ответил, понуро побрел к берегу.
3
Плот отвалил от берега и закачался на высоких в зловещих отблесках волнах. Андрею Жарову невольно вспомнились гоголевские строки:
«Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои. Ни зашелохнет, ни прогремит».
Нет, не таков сейчас Днепр. Яростно ожесточенный, он кипит и клокочет от взрывов, вздымающих фонтаны искрящейся воды. На хвостатую комету похож вражеский самолет, сбитый зенитчиками. Он падает где-то за лесом. Раздается оглушительный взрыв. Все цвета и краски разом блекнут — так ослепителен столб пламени. Взметнувшись вверх, он будто ударяется в тучи, а потом, словно обессилев, отвесно грохается наземь, образуя море огня. Полосуют небо огненные мечи прожекторов, прорезают темноту ночи светящиеся трассы пуль и снарядов, небо по горизонту полыхает отсветами пожарищ, блеском ракет, молниями разрывов.
И все это отражает ночной Днепр в своих могучих водах.
Андрей Жаров и все, кто были с ним на плоту, с тревогой и нетерпением посматривали на медленно приближающийся берег, где неистово метался шквал смертоносного огня. Но малоподвижный, тихоходный плот как бы испытывал их волю и выдержку.
