– Нет.
– Я был начинающий поэт, а она машинистка. Никто меня не печатал, кроме нее. Она печатала и говорила, что я гений.
Гия кивнул. Он осознавал, как это важно, когда в тебя верят.
– Потом я стал печататься, выпускал сборники. У нас были деньги, и жена не работала.
Гия кивнул. Если бы у него были деньги, он тоже перестал бы работать в редакции, а уехал на Северный полюс на метеорологическую станцию. Там мало людей и никому ничего не надо. У всех все есть.
– А теперь у нас нет ни копейки. Жена опять машинистка, а сын меня стесняется.
– Почему? – Гия не ожидал такого оборота.
– Не печатают, – шепотом сказал Вахлаков. – Говорят: «Идите домой и работайте над собой. Может быть, из вас когда-нибудь что-нибудь получится». А я пишу нисколько не хуже, чем полгода назад.
– Неприятно, – согласился Гия.
– Это еще не все, – предупредил Вахлаков. – Жена меня от своих знакомых прячет, в ванную запирает. А там сидеть не на чем и душно. Бывает, по три часа на ногах простаиваю.
– А воспитательница? – напомнил Гия.
– Она меня бросила, – сознался Вахлаков. – Зачем я ей без имени, без денег. У меня, говорит, молодых и без тебя пол-Москвы.
– Нахалка… – возмутился Гия.
– А ты знаешь, что такое воспитательница в детском саду? – грустно возразил Вахлаков. – Тридцать шесть пар валенок, тридцать шесть пальто, тридцать шесть шапок – это утро. Потом тридцать шесть тарелок, тридцать шесть ложек, тридцать шесть кружек – это обед. Потом опять тридцать шесть пар валенок, тридцать шесть пальто, тридцать шесть шапок – это прогулка. Она рассчитывала, что я как-то переменю ее жизнь.
– Ее можно понять, – согласился Гия.
– А меня? – с надеждой спросил Вахлаков.
– И вас тоже можно понять.
Гия сидел без беретика, но в бархатной куртке, и рубашка была белоснежной. Он походил на принца в домашней обстановке.
– Сделай так, чтобы я снова стал старый,– тихо попросил Вахлаков.
– А как я это сделаю? – изумился Гия.
– Может быть, еще раз прыгнуть? Черт с ним!
– Если вы прыгнете еще раз, вам будет не тридцать, а двадцать.
– А как же теперь?
– Никак.
Вахлаков долго молчал, в его глазах жила немолодая тоска.
– Друзей у меня нет, – поделился он, – теперешние тридцатилетние мне чужды. Старым друзьям по шестьдесят – им со мной неинтересно. Семья меня стесняется. Она бросила. И дела, считай, тоже нет.
– Это я виноват… – расстроился Гия.
– При чем тут ты? – Вахлаков махнул рукой. – Каждый человек имеет ту жизнь, которую он заслужил. Если бы можно было начать все сначала…
