Песня кончилась, и человеческое море, словно по какому-то сигналу, остановилось. Звенящий голос диктора стал что-то говорить, и вдруг все хором крикнули несколько раз подряд: «ВИВА КУБА! ВИ-ВА! КУ-БА!» Невольно улыбаясь, Фурман спросил у мамы, что такое «Вива»? «Это значит «да здравствует!» Да здравствует Куба! – наклонилась к нему мама. – Куба – это такая далекая страна, остров. Сейчас на Мавзолее, рядом с Никитой Сергеевичем Хрущевым, стоит Фидель Кастро, руководитель этой страны, он приехал к нам в Москву на праздник… Тебе совсем-совсем ничего не видно, родной? А так? Ты встань на цыпочки!..» – Все было бесполезно. Но тут к ним повернулся оказавшийся рядом злой Глезин и, протягивая к Фурману руки, подзывая его, сказал торопливым глухим голосом: «Иди скорей сюда! Ну? Скорей, не бойся», – и быстрыми жестами показал, что хочет взять его на плечи. К ГЛЕЗИНУ – на плечи?! Нет. Нет. Не надо. Но мама, почему-то радостно смеясь, подтолкнула Фурмана: «Иди-иди. Не упрямься. Ну что же ты? Иди скорей к Залману Ароновичу, сыночек! Ты тогда все увидишь!» – И Фурман поднялся над головами, точно вынырнул… «Держись, держись крепче!» – сказал снизу Глезин. Лысина у него покраснела, светлые пряди по бокам растрепались. Фурману было неудобно, что он такой тяжелый и неуклюжий. «Теперь видишь? Тебе все видно, сыночек?» – успокоенно спрашивала мама. Фурман кивнул. Тут все снова закричали: «Вива Куба! Ур-ра-а-а!» – «Ну, что же ты? Давай вместе со всеми!» – приказал Глезин, и Фурман тоже негромко закричал.
Демонстрация вдруг тронулась. Фурман уже хотел слезать, но Глезин сказал: «Сиди! Сиди пока!» Мама кивнула, разрешая, и Фурман наконец поднял глаза. Справа, на неожиданно далекой трибуне Мавзолея Ленина, стояли в ряд человечки. В середине, чуть-чуть впереди остальных, были двое: беленький, сияющий, с благосклонной улыбкой Никита Сергеевич – Фурман его узнал, и еще один, покрепче, с большой черной бородой, в зеленой шапочке с козырьком и с каким-то расслабленно зорким темным взглядом. Это был кубинец Фидель Кастро, он приветственно и серьезно качал поднятой ладонью. Никита Сергеевич что-то доверчиво сказал ему на ухо, кивая на плывущий народ, и потом, когда все закричали «ура», по-доброму заулыбался, склонив голову набок, и тоже стал помахивать ладошкой. Фурману показалось, что Никита Сергеевич посматривает прямо на него и одобрительно машет как раз ему, Саше Фурману. Это странно тревожило и волновало…
