Наконец, из-под подоконника полковник Грачухин связывается по рации со штабом, теми, кто остался внизу на улице:
– Мать вашу, кто стреляет? Мы на этаже!
– Да это, похоже, новенькие подъехали! – оправдывается штаб. – Сейчас угомоним.
Через несколько минут стрельба прекращается.
«Ну, слава богу! – думает капитан, отряхивая цементно-известковую пыль с амуниции. – Стихло! Кажется, стихло. Очень трудно остановить людей, которые уже привыкли азартно палить во все, что движется. Может, завтра они и пожалеют о том, что делали. Но сегодня…»
По коридору пятого, штабного этажа они скользят беззвучно, подобно теням. Наконец натыкаются на закрытую наглухо дверь. Прислушиваются. Подходят еще несколько бойцов.
– Кажется, там люди! – замечает кто-то.
Их учили при штурме здания надо сначала бросить в помещение гранату, а уже потом врываться внутрь. Молодой боец поднимает забрало каски:
– Я счас рвану дверь. И брошу туда гранату!
У Казакова шальные мысли: «Ни в коем случае! А если там сидят машинистки, секретари, стенографистки, уборщицы. Да кто угодно!»
– Стой! – и он хватает за руку бойца, уже готового выдернуть чеку:
– Ты что, с ума сошел?
Подходит начальник охраны президента Коржаков, а с ним тот самый, одетый в гражданскую куртку, парень. Зычно кричат:
– Кто внутри?
Оттуда слышен дрожащий от волнения голос:
– Мы депутаты Верховного совета. С нами женщины и сотрудники!
– Выходите! Мы ничего вам не сделаем!
За дверью тишина. Затем какой-то говор.
Приоткрывается щель. Оттуда выглядывает чья-то испуганная, озирающаяся физиономия. И дверь распахивается полностью.
Казаков заглядывает внутрь помещения. Там темно и тихо. Окна зашторены для светомаскировки.
Спецназовцы подтягиваются к двери и словно бы образуют своеобразный контрольно-пропускной пункт. Ждут наготове.
Через минуту выходит первый человек. Да не кто-нибудь, а знакомый всем по телевизору известный коммунист Иван Полозков.
Но им некогда разглядывать знатного коммуниста. Надо быстро прохлопать его по карманам. Проверить документы. И отвести в сторону.
Коржаков лично проверяет удостоверения, отбирает их и бросает в спортивную сумку.
* * *
Здание парламента огромно. И у каждого входа идет свой спектакль. Своя постановка. Своя драма. Ближе к вечеру, когда погас пожар и закончилась стрельба, начался последний акт.
Со стороны парадного подъезда собралась гигантская толпа, условно говоря, сторонников президента. Разномастный, пестрый народ глухо гудит и жаждет расправы. И, конечно, реагирует на все происходящее, как в детской игре. Помните: море волнуется – раз! Море волнуется – два! Но это внизу. На улице.
