Князь (перерывая с досадою). Да, вы были в Париже точно так же, как были в нем целые поколения башкирцев; но что от этого прибыли, когда вы смотрели на все сквозь призму этого, — извините! — квасного патриотизма, которого душа моя выносить не может. Нет, почтенный Николай Иванович, — вы человек умный, не без познаний, много читали; но несмотря на это, — признайтесь, — вы очень отстали от нашего века.
Холмин (улыбаясь). Статься может, князь. Я человек пожилой, бегать не мастер, да и боюсь: как раз спотыкнешься.
Князь. Мы этого не боимся.
Холмин. И, полноте, князь! Будто бы вы никогда и ни в чем не ошибались? Несмотря на премудрость, глубину и либерализм нашего века, мы точно так же, как прежде, рабы своих собственных страстей, — следовательно, ошибаемся, делаем глупости и всегда восстаем против здравого смысла, если он противоречит нашему образу мыслей. В старину закоренелые невежды называли благоразумного человека вольнодумцем, а нынче его же, и может быть те же самые люди, назовут старовером, отсталым и варваром. Нет, Владимир Иванович, люди всегда останутся людьми. Да одна любовь сколько глупостей заставляет нас делать не только в молодых летах, но в годах зрелого рассудка; и если, князь, вы когда-нибудь любили...
Князь. Я?.. Если я любил?.. И вы это спрашиваете?.. У меня?
Холмин. Ого! Да вы, кажется, и теперь еще любите?
Князь. С безумием, с неистовством!
Холмин. Ай, ай, ай!
Князь. Как Ромео любил свою Жульетту, как Дюмасов Антоний свою... свою...
Холмин. Невесту?
Князь. Нет. Жену другого.
Холмин. Ах, батюшки! Да неужели и вы так же?..
Князь (почти с горем). О, нет, она свободна!
Холмин. Слава Богу! Да кто ж эта красавица, которая, как видно, к крайнему вашему прискорбию, может законным образом принадлежать вам?
Князь. Она? Это фантастическое создание пламенного юга! Эта полувоздушная Пери! Эта Сильфида!.. О, как она прекрасна! Какое блаженство льется из-под ее сладострастно опущенных ресниц! Она... да неужели вы не отгадали, о ком я говорю?
Холмин. Нет, князь. Это пиитическое описание вовсе меня с толку сбило.
Князь. Виноват! Я позабыл, что ваш идеал красоты не может быть сходен с моим. Вы любите русскую красоту. По-вашему была бы только бела, да дородна, да румянец во всю щеку. А так как ваша крестная дочь бледна и худощава...
Холмин. А, так вы это говорите о Вареньке?
Князь. Да о ком же, Николай Иванович? Кого мог бы я назвать Сильфидою?
Холмин. Вот что! Вероятно, и вы, князь, ей также нравитесь?
