На синих кручах над Днепром,
В плаще былой старинной славы,
Он сторожил сундук свой ржавый
С давно слежавшимся добром.
Прикрыв монашьим клобуком
Наживы, грабежи, погромы,
Он измывался над рабом
И красил кровью стен изломы.
Меж ветхих кровель из соломы,
Меж трудно поднятых полей
Вздымались храмы и хоромы
Глухим виденьем старых дней.
И вновь о праве палачей,
О святости удавьих правил,
О непреложности цепей
Герольд подкупный лгал и славил.
И поп за них молебны правил,
И неба мутное стекло
Докучный фимиам кудрявил,
И молча раб клонил чело.
Но всё росло, росло, росло,
Чтоб мощным стеблем стать в грядущем,
Зерно, что из глубин взошло,
На страх, на горе власть имущим,
На радость нивам, селам, пущам,
На процветание городов.
И не лучом быстробегущим
Светил тот стебель в даль веков.
О нет! Сквозь ряд былых гробов,
Сквозь ад унылых желтых тюрем,
Сквозь муки, войны, кровь рабов,
Сквозь ночи с их лицом понурым,
Над кругом стен вставая хмурым,
Он рос, и там, где кровь текла,
Навстречу животворным бурям
Багрянцем роза расцвела.
От города и до села
Ростки росли всё непреклонней,
И к своему исходу шла
Ночь в хрипах яростных агоний.
Но долго, долго ржали кони,
Не умолкал доспехов гром,
И в этом лязге, в этом стоне
Склонялись всадники челом.
Когда ж горячим рукавом
День стер туманы вековые,
Погиб — и вновь родился Киев
На синих кручах над Днепром.
<1934>
