Входя в пролив Каттегат, отделяющий Ютландию от Скандинавии, Роде жался к датскому берегу. Справа остался мыс Гренен, вытянувшийся узкой песчаной косой далеко в море. Сильное встречное течение сносило корабль на север, к Швеции. Пришлось, чтобы не попасть ненароком в лапы врага, опять буксировать корабль шлюпками.
Моряки от усталости с ног валились. Не спасала и «Дубинушка». Роде всё время сам стоял за штурвалом – здесь отмель на отмели, не ровен час засядешь – и пиши пропало. А слева, на горизонте, маячили паруса шведов. В любой момент их корабль мог подойти, дабы убедиться, что здесь действительно датское судно, а не какой-нибудь пират.
Оставив слева островок Лесё, мы пошли прямо на юг, дабы выйти на Балтику проливами Большой Бельт и Фемарн-Бельт. В другое время Роде, конечно, не преминул бы зайти в Копенгаген, но сейчас соваться в пролив Эресунн, тесный, как бутылочное горлышко, где до шведского берега рукой подать, всё равно что войти в клетку с голодными львами.
Солнце огромным оранжевым шаром проваливалось за горизонт, когда мы подошли к острову Фюн.
– Отдать якорь, – прохрипел капитан.
Здесь, на территории Датского Королевства, мы были в безопасности. Измотанный экипаж вместе с капитаном, помолясь (кто по-православному, кто по-лютерански, кто ещё как-то), сели трапезничать с обильными возлияниями в честь языческого бога Бахуса. Напились так, что лежали вповалку. Меня, в порядке исключения, назначили вахтенным – просто не спать и смотреть, как бы чего неординарного не приключилось.
Ночь выдалась тихая. Я сидела на юте, наслаждаясь одиночеством. Бездонное звёздное небо простиралось над головой от края до края. Внизу, за кормой, расстилалась тронутая лёгким волнением водная поверхность, соединяясь с небом. Как здорово, что есть море и небо, принадлежащие всем, и в то же время никому, возвышающиеся над людскими дрязгами и мерзостями; замечательно, что я могу, хотя бы на одну ночь, оторваться от мерзкого мира и слиться с водной и воздушной стихиями, воспарить…
На палубе раздался грохот и пьяная ругань, возвратив меня с небес на грешную землю. Это кто-то из пьянчуг-матросов, направляясь в гальюн, споткнулся и растянулся во весь рост.
Святые угодники! Как же всё надоело! Пятьдесят две грубых мужских рожи, позволяющих себе, в моем присутствии, делать всё, что вздумается. А ведь я женщина. Понимаете вы, скоты – женщина! А, да что там говорить, они и при дамах-то… С какой же стати им меня стесняться?
