— Ага.
— Приятно иметь дело с честным человеком.
На высокой кровати лежал толстяк с одутловатым лицом. В ноздри вставлены две резиновые трубочки, приклеенные над верхней губой полосками лейкопластыря. Глаза закрыты. В углу — баллон с кислородом.
Мне стало жутковато. Остановился у двери, не зная, куда деть руки. Я не мог отделаться от мысли, что здесь лежит человек, над которым совершено насилие. Пусть для его же пользы, но… насилие.
А Володя запросто подошел к больному, натянул ему одеяло до самого подбородка, спросил:
— Витька, как дела?
Тот с усилием поднял веки, посмотрел на Боровикова красными, тусклыми глазами и плачущим голосом сказал:
— Очень больно дышать.
— А ты как думал? На то и операция. Потерпи. Почаще делай глубокий вдох. А то получится застой в легких — наживешь воспаление. А тебе только воспаления сейчас и не хватало, — явно кому-то подражая, поучал Володя.
— Вова, ты пригляди за ним, а я отлучусь минут на десять, — попросила Алла Израилевна.
— Ладно, идите, — разрешил он. Воткнул поглубже в ноздрю Медынцеву трубку, прижал пальцем отставший лейкопластырь.
— Витек, ты потерпи. Только первые сутки тяжело, а потом легче будет. Зато через полгода похудеешь, станешь таким, как я, — уговаривал Володя товарища, вытирая ему полотенцем испарину со лба.
Потрескавшиеся Витины губы скривились в жалкую, счастливую улыбку, взгляд сразу стал осмысленней.
— Утка нужна? — спросил Боровиков.
— Дай…
Боровиков достал из-под койки стеклянный сосуд, сунул его Вите под одеяло.
Пришла Алла Израилевна. Я удивился, как она могла доверить больного этому мальчишке.
Врач заметила недоумение на моем лице, сказала:
— Боровичок у нас опытный, сам прошел через это. И он лучше нас знает, что нужно такому. — Она кивнула в сторону Медынцева. — Больной больному доверяет больше. Если я скажу: «Дыши глубже, а то пневмонию наживешь», он еще подумает, дышать или не дышать: может, врач только пугает пневмонией. А больного — послушается.
Боровичок, довольный похвалой, скорчил рожицу и двинул ушами.
— Давай утку, — сказал он Медынцеву.
От смущения на серых Витиных щеках проступил румянец.
— Стесняться будешь, когда выйдешь отсюда, — продолжал Володя наставительно, как старичок. — За мной больные так же ухаживали. Давай утку!
Витя подал.
— Молодец! — Володя поднял сосуд, чтобы Алла Израилевна видела. — Витька, у тебя, значит, все в порядке! Ты миллион выиграл! — сказал Боровиков и унес утку.
Вернулся вместе с высоким врачом. Лицо у того озабоченное, с тонкими поджатыми губами. На лбу двумя шишками бугрились надбровья. Врач подошел к Вите, достал из-под одеяла его руку, стал считать пульс.
