Едва Рута схватилась, скорчившись, за живот, стало ясно, что пора звать шамана – в печенежском стане ни одно жизненно важное событие не проходило без его участия.
Старый шаман идти к роженице не торопился. Рабыня, бегавшая за ним, пришла с наказом:
– Положите Руту на множество шкур и перевяжите живот широким ремнем.
Женщину быстро уложили в веже, перевязали, как было велено. Она вела себя спокойно, даже с некоторым достоинством, но иногда, когда схватки становились невыносимыми, прикусывала губу и едва слышно стонала.
Наконец пришел шаман: нечесаный старик, длинный и худой, в сером рубище до щиколоток, грязном и в заплатах.
Недвига шамана не любила. Он всегда ходил угрюмым и мало общался с людьми. Женщин, детей, рабов он вообще не замечал, разговаривая только с мужчинами. Недвига несколько раз, встречая его в стане, кланялась, но он проходил мимо, даже не взглянув в ее сторону.
Шаман приложил ладони к животу роженицы, постоял так, шепча заклинания, затем принялся давить сверху вниз, как бы подгоняя плод к лону. Рута закричала, но Тенгиза тут же заткнула ее рот кляпом.
– Зачем же они издеваются над ней? – возмутилась Недвига.
Жена Баяна посмотрела на нее с удивлением.
– Шаман, наоборот, облегчает ей роды, – пояснила она. – Все печенежские женщины так рожают. Только мы не кричим, как рабыни, не тревожим наших мужчин. Пойдем нагреем воды.
Они вышли из вежи, причем Недвига с превеликим нетерпением, не вынеся больше чужого страдания.
Она грела воду, а жена Баяна носила ее в вежу. И хотя на стан давным-давно опустилась ночь, женщины в их семье не спали. Один Кутай уснул безмятежным сном, вовсе не интересуясь исходом родов.
Недвига так и провела всю ночь под открытым небом, изредка подремывая у костра, где грелась вода. Первым под утро ушел шаман, затем из вежи вышла старшая жена. В руках она держала мертвое тельце ребенка.
– А Рута? – спросила Недвига.
– Жива, жива, – успокоила женщина.
Недвига вошла в вежу.
Рута, вся в крови, лежала на шкурах и плакала.
– Разве я смогу родить здесь? – пожаловалась она сквозь слезы.
Недвига намочила тряпку и принялась протирать роженицу.
– Да, нам тяжело вынести такие роды, но печенежские женщины рожают ведь.
– Конечно, им все нипочем, – усмехнулась сквозь слезы бедная женщина. – Теперь хозяин не назовет меня своей женой. Век мне рабыней оставаться. А ведь я намного вас с Тенгизой моложе! Разве это справедливо?!
– Недвига, – окликнула Тенгиза, – хватит с ней возиться, бери подойники, пойдем на дойку.
