– При чём здесь тихий час? Это же не пионерский лагерь.
– Тихий час – это когда в травматологии тихо. Травмированных под утро подвозят. Сейчас они ещё пьют в кабаках, танцуют, девчонок лапают. А через каких-нибудь пять часов – с черепно-мозговыми под скальпелем Коновалова. Жизнь – непредсказуемая штука, мы лишь куклы-марионетки на ниточках.
И перевозчик хрипло запел:
Дергает тросы злой господин,
Счастье – иллюзия, сводами хлипка,
Призраки кукол – притворных машин,
Случаем скомкана счастья улыбка…
– Выходи, приехали. Дверь в корпус закрыта, так что ори, бейся как бабочка о стекло.
Санитар-философ нажал на газ, оставив меня перед дверью тёмного окнами здания.
Входная дверь и вправду была закрыта. Я скрёбся в неё застенчивым интеллигентом, стучал возмущённым пролетарием – дверь не открывалась.
Во мне вскипела волна протеста: «Получают по двойному тарифу за ночное дежурство, а сами спят. А может, и не поодиночке спят, скрипят пружинами больничных коек… Вот из вредности не умру перед дверями!» И я заорал сиреной:
– Пожар! Надеть кислородные маски! Срочная эвакуация!
Призыв был услышан, в дверях призраком возник испуганный маленький человек в несвежем халате на скорые плечи:
– Где горит?
– Внутри меня горит! Меня оперировать надо срочно, до утра могу не дожить.
– Ну и не доживай, вас тут таких знаешь сколько? Что мне теперь – личную жизнь под каблук спускать? – и он посмотрел на носки своих неотгуталиненных ботинок.
– Личная жизнь неотделима от общественной и связана с ней узами причинно-следственных связей, – значимо изрёк я.
– Красиво сказано, – одобрил человек в халате. – Жалко будет, если такой животочащий источник разума заглохнет. Орган-то какой вырезать будем?
– Да вот, прыщ. – Я шестым чувством определил в маленьком человеке Коновалова.
Он посадил меня на стул, отогнул край ноздри пинцетом и посветил в нос фонариком.
– Так у тебя абсцесс, в кровь зараза пошла. Если сейчас не почистить, утром будешь в морге новеньким. Ты про гангрену слышал? Так вот у тебя она самая – гангрена прыща. Ничего, у нас с этими гангренами разговор короткий. Вчера вон мужику ступню по самую голень срезали… И твою гангрену ликвидируем, оттяпаем по шейные позвонки, декапитация, гильотина, – и он мелко задрожал подбородком от смеха.
«Тупицы, почему кругом одни тупицы – и перевозчик, и этот?» – я посмотрел на Коновалова, хлюпая абсцессной ноздрёй.
– Ты к боли как, восприимчив? – вдруг спросил Коновалов.
– К чьей боли? – не понял я.
