Милиционер смущенно оглянулся, замолчал, а потом, нагнувшись, негромко и строго продолжал:
– Ну, это его, значит, и сбили, чтобы он больше не безобразничал.
– А это тот самый разве? – недоверчиво спросил мальчик.
– Конечно, тот самый! – И милиционер сделал какой-то знак женщине. – Ясно, тот самый. Уж больше летать не будет. Прикончили его. Понятно? Мы и другим ихним таким бандитам крылья обкорнаем.
Коля осторожно тронул за рукав Федора Николаевича.
– Папа, это правда тот самый? – шепотом спросил он.
Но люди, которые обступили их со всех сторон, с болью глядя в лицо худенького мальчика, строго и убежденно повторяли:
– Тот самый… Тот самый…
И Коля тоже поверил: действительно, верно, тот самый. Вот хорошо, что его сбили!
Всю обратную дорогу Коля молчал, а когда пришли домой, вдруг спросил:
– Папа, а он, может быть, еще будет видеть?
– Кто, Колюшка?
– Да мальчик тот…
– Кто знает, Колюшка. Может быть, еще вылечат.
Усевшись в своем уголке, Коля до самого вечера пытался нарисовать, как наши зенитчики палят из пушек, снаряды их попадают прямо в фашистский самолет и он валится кувырком вниз, весь в огне. Эта картина хоть немножко утоляла мстительное воображение маленького рисовальщика. Но она не передавала того, что испытывал Коля, когда видел слепого мальчика у самолета. Как вот это нарисовать, чтобы было понятно, – смотрит мальчик, а ничего не видит? Коля, как всегда в подобных затруднениях, зажмурил плотно глаза, чтобы представить себе то, что ему хотелось нарисовать, но тотчас же поспешно открыл их. Его сейчас ужаснула всей своей чернотой тьма, на которую обречен тот худенький мальчик, уже неспособный теперь видеть ни небо, ни деревья, ни людей.
Раскрыв как можно шире глаза, Коля долго стоял у окна и жадно смотрел на темную зелень старого дуба за забором, на голубое, чистое небо, в котором четко вырисовывались уже поднятые аэростаты, на крыши и серо-оранжевые стены, на цветное белье, висевшее для просушки во дворе. Как хорошо видеть! Как интересно смотреть! Сколько еще нужно разглядеть в жизни! А тот мальчик уже не увидит…
Коле в первый раз по-настоящему стало страшно. И когда к ночи раздался над двором изводящий душу вопль сирены, когда все спустились в укрытие и опять от глухого, нутряного удара поблизости дрогнула земля под ногами, Коля, что есть силы сплющив веки, внезапно бросился головой в колени матери, схватил за руки и отчаянно прижал ее ладони к своим ушам:
– Мамочка, держи меня так, чтобы не слышно было! Я боюсь!..
