Пасмурный лист | страница 5
Год спустя в Коктебеле люди, плававшие на резиновой лодке по Сердоликовой бухте, слышали в соседней бухте, куда уплыло виденное мною чудовище, шипение и шум чего-то большого, падающего в воду. Когда они завернули за скалы, они ничего в бухте не увидали. Возможно, что с отвесных скал упал в бухту камень.
И я подумал: если я мог увидеть чудовище в наши дни у подножия карадагских скал, – то столь ли удивительны те фантастические истории, которые я хочу рассказать вам?
Фантастика реальной жизни
На Бородинском поле
В первых числах октября 1941 года, в ярко выбеленной комнате оливкового особняка на Новинском, в Москве, важный и пожилой артиллерийский офицер, проницательно щуря чернильно-синие глаза, говорил молодому лейтенанту:
– Хочется на Бородинское поле? Мысль похвальная. При вашей похвальной патриотической мысли, вдумчиво оценив обстановку, поймёте, что судьба сражения за Москву, развивающегося на пространстве трех тысяч километров, решается не на Бородинском поле. Там – эпизод. Впрочем, увидите.
Офицер добавил, что ему приятно познакомиться: он некогда удостоился чести слушать лекции Ивана Карьина, отца лейтенанта. Проницательность и матовый блеск чернильно-синих глаз раздражали.
А про себя Марк думал: эпизод ли? Бородино ли? Неважно! Другое важно – попасть на фронт и умереть с честью. Он так в уме и подчеркнул: с честью. Он не труслив, – нет, зачем же? Терзает иное: что в современной войне важнее – храбрым быть или дисциплинированным? Позорна и трусость, и своеволие, – знаю! Трусости не замечал. Своеволие? Измучило!.. И, если нельзя его подавить, растоптать, – не лучше ли умереть с честью?
Но все дело в том, – думал он, что вспыльчивость, ужасная, неудержимая, почти болезненная, хотя он физически здоровее дуба, – дикое своеволие загубит его раньше, чем он возьмется за дело, которое и является его честью!
В двадцать четыре года погибнуть перед битвой? Из-за чего? Из-за того только…
Он не знал, из-за чего!
Природа одарила Марка Карьина способностями, вдобавок вычеканив, правда, без особого старания, образец физической крепости. Отец, виднейший теоретик и практик танкостроения, бесконечно любивший сына, помог Марку усовершенствовать его природные дарования. Школа развила остальное… казалось бы, живи да радуйся!.
Рано Марк стал вскипать, не зная себе удержу. Слегка наклонив большой лоб, повитый темными волосами, вечером принимавшими фиолетовый оттенок, расставив крепкие доги в больших разношенных и будто чугунных сапогах, он сдавленным голосом вызывающе ворчал:
