Было утро.
И утро было на его душе.
Стройная и массивная, – уже мать, с тонкими и длинными волосами цвета спелой соломы, будто наполненными солнцем, со свежим и нежным лицом, которое освещалось плавным светом синих глаз под ровными и словно лощеными бровями, Даждья легко пробежала через весь дом босая. – и, подбежав к нему, – он еще не успел спрыгнуть с коня, – схватила его шею руками. Воображение всегда представляло ему ее красавицей, но оно слабо показывало ее, как слабо показывает свет свечи окружающие предметы. Это было – солнце!
И он смутился, ошеломленный этой красотой, распространяющей вокруг себя такую благосклонность, такую ласку! Мать Бэкдыль и его брат выбежали и смотрели то на него, то на нее, безмолвно повторяя: «А, она расцвела! Ты доволен?»
– Я доволен! – сказал он. – Где же мой ребенок?
– Дочка, – ответила госпожа Бэкдыль. – Но хорошая дочка. Будут внучата – воины. Будет много внучат!
Госпожа Бэкдыль по-прежнему была полна тайными мыслями. Да, когда-нибудь две рабыни будут стоять позади, ожидая приказания матери Бэкдыль и старшей жены Даждьи. Правда, Махмуд и Даждья, по ее словам, собираются уехать погостить в какую-то далекую, холодную страну Русь. Ну что ж! Их будет сопровождать, будем надеяться, не скудный эскорт, а пристойное для важного лица украшение из трех закутанных в покрывала жен, которые, поблескивая глазами, будут любоваться, как господин их едет впереди каравана!..
– Будет много внучат, – повторила мать Бэкдыль, идя впереди сына.
Он глядел в колыбельку. Они были одни. Мать и брат ушли готовить завтрак. Ребенок спал, сжав розовые губы. Махмуд наклонился и поцеловал дочку прямо в губы. Даждья прошептала:
– Тише, разбудишь! У нее такой чуткий сон.
И она обняла его опять, прошептав:
– Ты хотел сына?
– Я доволен и дочерью.
– Но все же ты хотел сына.
– Надеюсь, будет и сын, – сказал он, тихо смеясь.
– Не сын, а ты прибьешь щит к Золотым Воротам. Ты видел Ворота?
– У византийцев много ворот, – сказал он. – Они их любят строить. Золотые Ворота не крупнее других.
– Но на них был щит Олега.
– Да, был щит.
Она чувствовала в голосе его усталость.
– Что случилось?
Он рассказал ей о Джелладине, о своей ссоре с ним и о ссорах, которые повторялись часто во время дороги. Старик окончательно возненавидел его.
– Пустяки, – сказала она. – Ты ведь не собираешься быть придворным или законоведом? Ты – поэт. Ты – воин. А он?
И она начала выспрашивать о Константинополе:
– Видел ли ты князя Игоря?.
