Лед. Один лишь лед. Величественные айсберги и ледники. А на самой вершине ледяного пика — маленькая фигурка: спиной к залу, лицом к ослепительному свету, символизирующему восход солнца. Смешная тщедушная фигурка человека.
Сияние возросло и достигло белизны фотовспышки. Руки инстинктивно метнулись к глазам, словно от боли. Стекло еще раз прозвенело высоко и сладко — треснуло — и вдруг разбилось, разбилось в буквальном смысле, на тысячи звенящих осколков.
Занавес упал. Зажегся свет.
С непроницаемым лицом Себастиан Левинн выслушивал поздравления и принимал нападки.
— Итак, Левинн, на этот раз никаких полутонов, как вы и хотели?
— Чертовски удачное шоу, старина Хотя, видит Бог, я ничего не понял.
— Гигант, говорите? Верно. Все мы, так или иначе, живем в эпоху машин.
— Ах, мистер Левинн, страшно даже вслух произнести! Мне теперь сниться будет этот страшный стальной Гигант!
— Машина как Гигант, способный вас поглотить? Недалеко от истины, Левинн. Надо возвращаться к Природе. Кто этот Гроен? Русский?
— Да, кто он? В любом случае он гений. Теперь большевики могут похвалиться тем, что произвели на свет хотя бы одного композитора.
— Стыдно, Левинн! Вы становитесь большевиком. Коллективный человек. И коллективная музыка.
— Ну что ж, Левинн, желаю вам удачи. Не могу сказать, что мне понравилась эта чертова какофония, которую нынче называют музыкой, но это — отличное шоу.
В числе последних подошел невысокий пожилой человек и слегка поклонился. Одно плечо у него было немного выше другого.
— Предложите мне выпить, Себастиан? — спросил он с утвердительной интонацией.
Левинн кивнул. Пожилым человеком был Карл Бауэрманн, самый известный в Англии музыкальный критик. Вместе они проследовали в личный кабинет Левинна и расположились в креслах. Левинн принес гостю виски с содовой и вопросительно посмотрел на него. Ему не терпелось услышать приговор.
— Итак?
Бауэрманн помолчал минуту-другую. Затем медленно произнес:
— Я стар. Есть вещи, от которых я получаю удовольствие. Есть и другие, как, например, современная музыка, от которых я удовольствия не получаю. Но несмотря ни на что, я узнаю гения. Есть, есть шарлатаны — попиратели традиций, считающие, что подобным образом можно добиться успеха. Их сотни, но среди них один — настоящий творец, он идет в будущее смело и дерзко.
Бауэрманн сделал паузу, затем продолжал:
— Да, я узнаю гения при встрече. Он может мне не понравиться, но я не пропущу его. Гроен, кем бы он ни был, гений. Это музыка будущего...
