— Кто-нибудь из вас хотел стать монашкой? Когда-нибудь?
Нора, которая как раз доставала из сумки неаппетитный коричневый банан, усмехнулась и кивнула. Додо скосила на меня глаза и сморщилась:
— Еще чего! А ты что, правда?!
Да, правда. Я хотела. Сбросить балласт. Жить в определенных границах.
— Ты — и вдруг Христова невеста? — недоуменно спросила она. — С чего это вдруг?
Стоит ли объяснять? Тем более сейчас? Но если я не сделаю этого сейчас, то не сделаю уже никогда. И во всем этом городке места лучше не найдешь, как ни ищи.
— Мне казалось, что это хорошо, — сказала я. — Жить в покое.
Нора старательно чистила свой банан, Додо царапала каблуком по мостовой. Обе внимательно слушали меня.
— Ну и потому, конечно, — я прокашлялась, — что тогда все плотское уже не играло бы никакой роли.
Додо передернула плечами, как будто ей стало холодно. Не любит она таких разговоров, я знаю. Но она промолчала — и за это спасибо. Я хотела продолжить, мне надо выговориться, хоть раз в жизни:
— И больше никто не стал бы ничего от меня требовать.
Нора разломила банан на три части и протянула мне кусок: — И сколько же тебе тогда было?
— Одиннадцать, — ответила я, не отводя глаз.
Она нахмурилась. Сейчас, ясное дело, последует еще один вопрос.
Но прежде чем Нора успела раскрыть рот, Додо нетерпеливо вскочила на ноги.
— Ты всегда была такая! — выкрикнула она, и в ее голосе прозвучала агрессия. — Как же, благородная барышня, недотрога! Не тронь меня, а то завяну! К тебе близко и подходить-то страшно, дергаешься, как будто тебя сейчас грязью перемажут! Что мы тебе — уличная шпана, да? И отстань от меня со своим гнилым бананом, Нора!
— Неправда! — мой пронзительный голос зазвенел у меня в ушах.
— Правда! — не сдавалась Додо. — Помнишь, тогда, на физкультуре? Старушка Оппенковски всего-то хотела тебя подстраховать, когда ты прыгала через козла. А ты как вдаришь ей по руке! Это ее-то, которая любила тебя больше всех! Да все учителя тебя обожали. Все на тебя молились.
Зачем она это сказала? Зачем вообще завела этот разговор? Я не желала вспоминать об учителях, но попыталась объяснить.
— Да, я не хотела, чтобы меня касались, — пробормотала я, сама понимая, как беспомощно это прозвучало. — Но только потому, что…
— Засранец проклятый! И всегда на меня! — Додо гневно затопала ногами. Ей на плечо шлепнулась лужица птичьего помета. Голубь, громко хлопая крыльями, взлетел на дерево.
Нора вздрогнула, как домохозяйка от звонка в дверь, и забыла обо мне:
