– Глуп я был, да поумнел быстро, – продолжил свой рассказ Медведев, – как повидал, что этот Буанапартий на нашей земле творит! Да был бы он свой, наследник… разве стал бы эдак-то?! Разве столько народу русского побил бы да столько деревень пожег?! Нет, не наш, а и впрямь хуже татарина!
– Так вот как ты в отряд попал! – заметил Денис Давыдов. – Поумнел, значит. – Давыдов помедлил: у него на языке вертелся опасный вопрос, и он все-таки его задал: – Ну а как же, скажи ты мне, братец, свобода? Во Франции крепостных нет. И в России б не стало! Пожег бы да побил пол-России Бонапарт, зато другой половине свободу бы дал! Ведь хорошо это – свобода!
Медведев призадумался и тряхнул головой:
– Эх, барин! Какой же русский за свободу пол-России отдаст!.. Хоша, прав и ты… – он вдруг прищурился, хитро, по-мужичьи, как иголкой, уколов этим взглядом Давыдова: – Хоша прав и ты, хорошо это – свобода!
Денис Васильич… снова отвел глаза.
Великое потрясение Петровских реформ встряхнуло Россию до самого основания, вывернув все медвежьи углы ее, из которых нежданно-негаданно сверкнули на весь мир намытые веками золотые самородки – странные гении земли русской: мыслители, мастера, поэты…
В маленьких странах дорожат каждым сколько-нибудь способным человеком. Матушка безбрежная Россия из талантливых выделяет лишь гениального, да и того норовит иметь в единственном числе, потому, как и – достаточно!
Матушка императрица Анна Иоановна, когда пытались ей молодого Сумарокова, две оды ей посвятившего, пред светлые очи представлять, так рявкнула, мол, на черта сдался еще один, ежели Васька Тредьяковский уж имеется! Матушка Елизавета Петровна на Шувалова хмурилась, когда тот взялся было ей художников приводить: ну куда их столько, избы, что ль, расписывать?! Матушка Екатерина тому же Ивану Ивановичу на просьбу его представить ей некоего гения российского, второго Ломоносова, с шутливым недовольством отвечала в смысле того – а зачем он, второй-то?!
Но так уж вышло, что после смерти Ломоносова русская земля породила еще одну фантастическую личность: крестьянина – полиглота, философа и математика по имени Иван Евстафьевич Свешников.
Кто-то из вхожих в дом Шувалова увидел на базаре молодого крестьянского парня, который топтался возле торговца книгами: брал книжки смело, листал, торговался… Чудно́ было смотреть на грубые крестьянские пальцы, тискающие Плутарха. Еще чудней сделалось, когда этого Плутарха парень таки купил, сунул в котомку и пошел прочь, вроде обычное дело сделал.
