– Не в Азию – в себя надобно глядеть. У русских свой Бог. Мы же всё чужих пророков к себе тащим! А чужие нас не любят, потому и лгут. Вот и выходит, что у них Дидро с Вольтером, а у нас Стенька с Емелькой!
– Да что же ты, язычник эдакий, предлагаешь?
– Ничего пока. Я думаю, – отвечал Павел.
«Даром, видать, Николаша-то Новиков второй год ему все про “просвященных единоземцев” толкует, – усмехнулся про себя Панин. – Вот ведь своенравный какой ум! – И вздохнул: – Эх, да только править ли когда-нибудь такому уму землею русской?»
Это письмо было написано в конце апреля 1945 года. Оно долго ходило по рукам и папкам судебных документов. Автор – девочка тринадцати лет, успевшая повзрослеть за несколько часов до смерти. Привожу его в выдержках:
Мой дорогой Генрих!.. теперь у меня появилось время все обдумать… Мы переехали в бомбоубежище: оно устроено рядом с рейхсканцелярией канцлера. Здесь очень тихо, светло и тесно… Можно только спуститься еще ниже, где теперь кабинет папы и работают телеграфисты. …Самолеты еще взлетают, и папа мне сказал, чтобы я была готова помочь маме быстро собрать маленьких, потому что мы, может быть, улетим на юг.
…Только что заходил папа спросить, как мы устроились, и велел ложиться спать. Я не легла. Мы с ним вышли из спальни, и он мне сказал, что теперь многое изменилось и он очень на меня рассчитывает. Я спросила: «Ты будешь мне приказывать?» Он ответил: «Нет. Больше никогда». Генрих, я не победила! Нет, это не победа! Ты был прав: нельзя, глупо желать победить волю родителей. Я прежде не могла выносить этого его выражения, с каким он выговаривает и Гюнтеру, и герру Науманну, и мне. А теперь мне стало его жалко. Лучше бы он накричал.
Ко мне приходила Блонди. Она привела щенка и стала его прятать. Блонди ведет себя странно. Я хотела отвести ее вниз, к фройляйн Браун, но Блонди на меня рычала. За ней пришел герр Гитлер; она только с ним пошла. Герр Гитлер мне сказал, что я могу ходить здесь повсюду. Я, может быть, этим воспользуюсь…
Сегодня по Вильгельмштрассе прошли русские танки. Еще говорят, что президент Геринг изменил фюреру и его за это уволили с поста.
У мамы болит сердце. Мои сестры и брат ведут себя хорошо и меня слушаются. Я разучила с ними две песни Шуберта и читала им на память из «Фауста». Хайди ничего не поняла: она думает, это английская сказка. А Гельмут спросил, может ли и к нам прилететь Мефистофель. И они стали загадывать, кто и о чем его попросил бы, если бы он прилетел сюда. Я и сама стала загадывать, но потом опомнилась. Я им объяснила, кто такой Мефистофель и что не нужно его ни о чем просить. И я решила с ними помолиться, как учила бабушка. Я раньше не понимала, почему люди молятся, если не верят. Я не верю, я в этом тверда. Я не верю в Бога, но, получается, подозреваю, что есть Дьявол? Я не знаю, не умею ничего объяснить так, как умеешь ты.
