– Может, и не сегодня, – говорю. – Может, мама нас вообще до конца лета оставит.
И прибавила – уж не знаю, с чего меня так понесло:
– Её баб-Аня всё уговаривает, чтобы нас оставляла!
Когда это мы хозяйку звали баб-Аней?
У Катеньки стало ошеломлённое, растерянное лицо.
«Так тебе, так!» – подумала я.
А Катенька вдруг подняла руки – и ткнула грязные, чёрные пальцы прямо мне в очки. Пальцы скользили вниз по линзам, она вцепилась мне в щёки.
Ногти она, видно, давно не стригла. Они полоснули меня так, что и в животе отозвалось. И будто от моей боли она заорала:
– А-а-а-а!!! – точно это я её царапала.
И тогда у меня прошёл ступор, и я тоже заорала, и принялась отбиваться.
Тут появился откуда-то её дед Макар – первый раз я увидела его.
Он отрывал Катеньку от меня, тащил прочь, а та повторяла как заведённая:
– Она знает за что! Она знает!
И дед Макар, оглядываясь через плечо, говорил мне:
– Иди уже от греха! Иди отсюда.
Из бурьяна я подняла очки, протёрла краем футболки. Щёки горели. Когда я дотрагивалась до них, на пальцах оставалась кровь.
Я стояла и не знала, что делать.
Потом спохватилась: банты!
Схватилась за карманы. Здесь банты, у меня…
Мальчишки во дворе галдели, все четверо, и Костя тоже с ними. У них была какая-то своя игра. Они были так заняты, что даже не думали, куда мы с Катей делись и вдруг со мной что-нибудь случится.
Вот Костя подошёл к турнику – и взлетел не хуже, чем Катенька… Наверху задержался и вдруг как закричит:
– Мама, папа, мы здесь!
27. «Не верится тебе, а ты верь…»
С улицы в Катин двор вошли наши мама и папа.
Костя им махал с высоты, счастливый.
И мама уже бежала к турнику с криком:
– Тебе нельзя!
Я машинально подумала: «Ну зачем она так? Зачем – чтобы и эти мальчишки знали, что Костя не такой, как они?»
Но мама всё повторяла:
– Доктор сказал… Отслойка сетчатки будет, ты ослепнешь…
И папе командовала:
– Сними же его!
Костя спрыгнул на землю сам, спружинил ногами – всё ловко, быстро, но видно было, что чувствует он себя снова неповоротливым как мешок и не знает, куда деваться.
Я наблюдала, стоя у распахнутой калитки.
Мама начала:
– Вот как вы без старших…
И тут они все меня увидели.
Мама сразу оказалась рядом со мной, схватила в охапку, в воздух подняла, потащила с Катькиного двора.
Я твердила:
– Это я об ветки, об ветки поцарапалась…
Папа пытался что-то сказать, пытался отнять меня. Мама, захлёбываясь негодованием, кидала ему, видно повторяя его недавние слова, передразнивая:
– «Ничего! Они там с ребятишками!»
