Я плечами пожала. Это же здорово, когда можешь назваться, как захочешь! А он стоял и оправдывался.
– Я ведь однажды чуть не рассказал… Мало ли, ведь друзья. Думаю: возьму вот и скажу – давай уже, мол, настоящими именами друг друга называть!
– Вот и сказал бы! – отвечаю.
А Лёнчик:
– Я подумал, а вдруг он спросит, отчего я сперва Макаром-то назвался. Как объяснишь? А после ещё он говорит: «Ты, Макарон!» И меня тут обида взяла. Это отец, что ли, Макароном был?
Тут он вздыхает:
– Я не знал, кем записаться в игре, и у меня само получилось. Я первое время думал, как же странно – что отца теперь нет. Велосипед разобранный остался, мы вместе разбирали… Я его собрал, потом.
Тут я почувствовала боль.
Как будто – в руке.
Откуда?
Я опустила глаза. А это Лёнчик схватился за перекладину калитки. Сжал тонкую рейку со всей силы. Костяшки пальцев побелели. Это ему, выходит, больно? Или мне?
Я погладила его руку, и он ослабил хватку. Кисть руки стала мягче, и в ней по жилкам снова потекла кровь.
И сразу стало легче. Мне? Или ему?
Он благодарно глянул на меня и говорит:
– Это потом Петровы своего ребёнка назвали Макаром… Петровы – двоюродные мне. Мамка ходила просила их, в память об отце. Они сперва хотели – Робертом…
И тут он наконец-то улыбнулся. Видно, представил себе этого Макара.
Я тоже представила мальчишку, которого мы видели зимой, когда ходили к маминой подруге тёте Юле с погремушкой и каким-то одеяльцем.
Это называлось – поздравить с новорождённым. Новорождённый кряхтел и пожимался, освобождая ручки из пелёнок, и у него было такое выражение лица, как будто он занят очень трудным и важным делом. От пелёнок и от самого новорождённого шёл мягкий, парной запах.
И я точно вдохнула его снова.
И представила, как маленький Макар вылезает из пелёнок. Почему-то я видела, что волосы у него тёмные и густые. А у тёти-Юлиного ребёнка были мягкие, прозрачные кудряшки.
Потом я поняла, что вижу не только малыша – Лёниного названого братца. Я не поверила бы, сколько можно увидеть в один момент. Вокруг Лёни как будто кружились его звёзды, которые он вчера показывал мне пальцем и называл по именам. Хотя сейчас был день.
И космонавт, помахавший ему, был тоже где-то рядом. И учитель Андрей Олегович, которого раньше звали «енотом».
И отец, Макар Михайлович, тоже был где-то здесь. Хотя его уже не было. А имя его теперь было у малыша.
Разве бывает так, что смотришь только на одного человека, а видишь столько всего?
