Верность! В ней — жадность собственника. Многое мы охотно бросили бы, если бы не боязнь, что кто- нибудь другой это подберет…
Оскар Уайльд
Над супружеской неверностью еще в древнейшие времена был занесен карающий меч закона. Правда, объектами его ударов были, в основном, прелестные женские головки.
Так, в 594 году до н. э. великий афинский законодатель Солон издал ряд постановлений, направленных против адюльтера, и создал первую в истории человечества полицию нравов, главной задачей которой было, естественно, наблюдение за замужними женщинами и предупреждение их измен мужьям.
Наиболее несообразны из законов Солона те, которые касаются женщин. Он позволял, например, всякому, заставшему у своей жены любовника, убить ее, а того, кто соблазнил свободную женщину или совершил над ней насилие, наказывал штрафом в 100 драхм.
Плутарх Херонейский
В Риме муж, поймавший свою жену на месте «преступления», имел полное право убить ее, а в отношении своего счастливого (?) соперника мог, по закону, применить любой акт мести (убийство, оскопление, изуродование лица и т. п.) То же самое имел право сделать и любящий отец женщины, посягнувшей на честь своего супруга.
Согласно древнему англосаксонскому закону соблазнитель замужней женщины обязан был уплатить ее супругу денежный штраф и, кроме того, найти женщину с хорошими внешними данными, которая должна была отдаться потерпевшему и тем самым удовлетворить нанесенный ему моральный ущерб. Разумеется, оплата ее услуг была заботой любовника.
Денежные штрафы за соблазнение замужних женщин соответствовали социальному статусу ее мужа. Так, рогоносец-дворянин должен был получить за обесчещение 6 фунтов стерлингов, а вот рого- носец-крестьянин — всего лишь около шести шиллингов.
Но и тот, и другой могли безнаказанно убить свою жену, застав ее в объятиях любовника.
С развитием цивилизации законы становились менее суровыми, но основное направление их действия оставалось неизменным — женщина.
Огонь, женщина и море — три бедствия.
Эзоп
Брак проникнут чисто мужским понятием о верности, которое предполагает непрерывность, умопостигаемое «Я». Нередко женщине приписывают более добросовестное сохранение верности, чем мужчине, — но ведь дело в том, что мужчина принудил себя к верности, принудил по свободной воле и с полным сознанием. Он может изменить такому самоограничению, но на измену взглянет, как на проступок, и будет так или иначе чувствовать за собой вину. Для женщины же измена — это что-то заманчиво-пикантное, где играют роль не нравственность, а безопасность и репутация. Нет женщины, не изменившей в мыслях или поставившей в упрек себе такую измену.
