- Сказка, - вздохнул старпом, когда скрылись стройные ноги.
- По-моему, не очень, - возразил Овцын.
Марат Петрович посмотрел на него пренебрежительно, чего не позволял себе прежде.
- Что вы понимаете... Мне хочется молиться на эту женщину.
- Похоже, что на нее молятся без вашей помощи.
- Что? Вы хотите сказать - Згурский? - Марат Петрович рассмеялся. -Згурский заходит к ней в каюту только затем, чтобы послушать сделанные за день записи. Згурский молится на свою семью. У него жена и двое детей. Если вы скажете, что кто-то посмотрел на Эру Николаевну вожделенно, он ужасно удивится.
- Все равно, Марат Петрович, я прошу вас не учинять на судне пандемониум...
- Простите... - вздохнул старпом. - Если б вы знали, какой это крепкий орешек, вы бы не волновались.
- А вы уже знаете, какой это крепкий орешек?
- Увы. Мне остается только шаманить, как вы метко выразились, товарищ капитан.
Разговор этот вспомнился в Беломорске. Близко была ночь - впрочем, какая то ночь, если свободно можно прочесть объявление на столбе: «Пропала коза. Серая, с рогами...», а на севере, где молы порта, розовый свет так и не гаснет у горизонта.
Овцын только что вернулся из города. Навещал давних знакомцев, оседлых цыган. Познакомился он с ними в пятьдесят девятом. Тогда их усадили, специально улицу построили на окраине... Цыгане перед каждым домом (дали по рубленому дому на семью) поставили шатер, развели костры на улице, тут же и стряпали и плясали. Посмеивались: ненадолго, мол, уйдем. Теперь шатров на улице не было, костры не пылали. Новые дома почернели и уже ничем не отличались от прочих построек. Стали бродяги-цыгане полноправными гражданами...
Он сидел в полутемной каюте и думал, не включая света, что грустно цыганам топтаться на одном месте в каменисто-болотистой Карелии, а с другой стороны, нельзя же допустить, чтобы бродило по цивилизованному государству целое племя, не признающее законов. Что хорошо одному, другому во вред. Если все улягутся смирно, тогда никто никому мешать не будет. Единственный вариант всеобщего удовольствия.
Постучались. Он крикнул:
- Войдите!
Зашла Эра, пригляделась, спросила:
- К вам можно?
- Ко мне можно, - сказал Овцын, не вставая и делая вид, что ему очень, интересно смотреть на розовые штрихи вечерней зари, пересекающие окна. -Садитесь рядышком, Эра Николаевна. Какие боги указали вам путь в мою одинокую келью?
- Я без богов справляюсь, - сказала журналистка и села, но не на диван, а к столу.
