В кабинете еще о чем-то говорили, советовались, вставали и садились. Звонил генерал. Барков отвозил Джалилова на машине домой. Прощались за руку оперативники.
Непонятное чувство вины перед убитым товарищем не давало Ратанову прийти в себя.
Потом они остались впятером: Альгин, Веретенников, Шальнов, Карамышев и Ратанов.
— Жаль, что мне на сессию уезжать, — сказал Шальнов, — а то я бы все-таки занялся еще раз Джалиловым. Не верю я ему. Не тот он человек, каким хочет показаться.
— Что и говорить! Обвел нас Джалилов вокруг пальца, а теперь, должно быть, смеется, — поддержал Веретенников. — Я бы его предъявил на опознание днем, в кабинете…
— Что это за несерьезные разговоры! — вспыхнул вдруг Альгин, на скулах у него заиграли желваки. — От фактов никуда не уйдешь. Надо начинать все сначала.
Он встал, пригладил на груди китель и каким-то официальным, даже торжественным шагом, ничего больше не сказав, вышел из комнаты. Вскоре ушли Веретенников и Шальнов.
Ратанов и Карамышев слышали, как Шальнов, уходя, бормотал в коридоре:
— «Кончаю! Страшно перечесть… Стыдом и страхом замираю…»
Письмо Татьяны к Онегину экзаменаторы требовали наизусть.
— Пойдем ко мне ночевать, — сказал Карамышев, — мои на даче живут…
— Не могу. Может, ночью понадоблюсь.
Перед самым его уходом к Ратанову позвонил Альгин.
— Один?
— Один.
— Не могу я терпеть нытья, боязни смотреть в глаза фактам. Настроение плохое?
— Плохое.
— Мне здесь жена книгу подает, говорит, прочти Игорю Владимировичу. Ты слушаешь?
— Слушаю.
— Слушай: «Какое б море мелких неудач, какая бы тоска ни удручала, руками стисни горло и не плачь, садись за стол…»
— «И все начни сначала». Симонов. Большой ей привет.
9
Он спал мало.
Едва ему удалось забыться, как зыбкий, отрешенный от действительности мир заполнился голосами. Лиц говоривших он не видел и слов не мог разобрать. Голоса усиливались, приближались, словно кто-то неистово и бессмысленно крутил рукоятку радиоприемника. С хрипом и свистом голоса проносились мимо Ратанова, не задевая его, пугая только своим знакомым ритмом. Сквозь сон Ратанов почувствовал фантастически извращенный ритм допросов: вопросы — ответы, вопросы — ответы…
Допросы часто снятся следователю, как машинисту шпалы, а трактористам и комбайнерам борозды в поле.
А потом он вдруг увидел во сне Дворец спорта. Ослепительно освещенный ринг, легкие, неслышные тени боксеров. Темный невидимый зал гудел и дышал гулким деревянным стуком. Этот гул становился с каждой минутой все громче и громче и заполнял зал до краев.
