Советские космонавты | страница 37
Корабль выходит из тени. Какой вид! Тем, кто находится на Земле, этого не увидеть. Вот это космические зори! Смотрите!
Горизонт у Земли ярко-бордовый, и сразу же темно-синяя полоса без плавного перехода. Затем идет светло-голубая полоса, которая переходит в черное небо. Вот полоска все ширится, растет, раздвигается, и появляется солнышко. Горизонт становится оранжевым, потом голубым, нежным. Красиво!
Солнце вначале красное (у Земли) и довольно быстро светлеет, Светит ярко и жжет сильно. Подставишь руку — и аж обжигает. Смотреть на него почти нельзя, и, если взглянешь, слепнешь на некоторое время.
Все происходит быстрее, чем я пишу. Сколько уже видел я таких зорь, и каждый раз есть что-то новое, какие-то другие оттенки.
8 часов 45 минут. Пролетаю над своей Родиной. Имею отличную связь с Землей.
На светлой стороне Земли горизонт более нежный, голубой. Я уверен, что наша родная Земля издали (с Луны, например) будет казаться голубым шаром.
Эх и спешу я жить! За полтора часа проживаю земные сутки. 9.01. Корабль входит в тень. Земля принимает сначала светло-синий цвет и отличается от неба тем, что нет звезд.
Что я видел на светлой стороне — в другой раз.
«Ишь ты, как в детективе», — сказала бы моя жена.
В полете со мной ее подарок — цветы. Они, засушенные, хранились дома с 1952 года. В космосе они лежат в моем удостоверении космонавта вместе с портретом Ильича на шелке. Я раскрываю книжицу: смотрите, мол, цветы, как красива Земля, на которой вы растете!..
Думаю я, видимо, как и Андрей, сейчас об одном. Под нами — планета. До Родины далеко. Тысячи километров. Но она — рядом. Слышен ее голос. Слышим. Волнуемся. Радуемся. Торжествуем».
Точка. Рука легла на ручку кресла, а карандаш, как бы раздумывая, остался стоять на месте, уткнувшись острием в страницу бортового журнала. Невесомость!
Несколько секунд космонавт сидел неподвижно. Потом потянулся к пульту и щелкнул выключателем. Неслышно заработал маленький вентилятор...
Не стану продолжать рассказ об этом, первом его полете. Ведь был и второй. Более трудный, более интересный...
О нем мы говорили, когда вновь была осень. Сорок четвертая осень в его жизни. И снова он вспоминал каждую минуту перед стартом. Вспоминал, что делалось вокруг него в течение предполетных дней. Кажется, еще до сих пор звучит в ушах стартовая команда космодрома, отсчитывающая секунды:
— Десять, девять... шесть... четыре, три, два, один... Пуск!
