Мелани поставила машину на стоянке возле главного здания, взяла с заднего сиденья дорожную сумку и вышла из машины. Крупный песок хрустел у нее под ногами, первые весенние цветы распространяли вокруг чудесный аромат. Густые кусты жасмина отделяли переднюю часть сада от задней, недоступной для экскурсантов.
Сейчас музей был закрыт и площадка перед ним была совершенно пуста. Где-то вдалеке гудела газонокосилка.
Мелани поднялась по лестнице к входной двери и позвонила. Ее прабабушка Ханна распорядилась отреставрировать звонок. Прекрасный старинный звон был слышен даже на улице.
Ожидая у двери, девушка рассматривала старый фонтан, окруженный дорожкой. Из-за высокой цены на воду фонтанчик включали только на время работы музея. Яркие разноцветные клумбы, обрамлявшие дорожки, имели очень ухоженный вид.
И тут в холле послышались шаги. В окошке рядом с дверью появилась изящная фигура, и дверь открылась.
Мария Баренбоом, бабушка Мелани, несмотря на свои семьдесят семь лет, все еще была красавицей. Ее серебристо-седые мелированные волосы были собраны в элегантный узел. Как всегда после окончания рабочего дня, она была одета в один из своих аозай[4] — традиционный наряд, который она полюбила во время пребывания во Вьетнаме.
У нее было несколько дюжин таких платьев. Этот аозай был сшит из сливово-синего шелка и украшен серебряной вышивкой.
Мария, улыбаясь, заключила внучку в объятия.
— Моя малышка, дай я тебя обниму! Как прекрасно, что ты приехала к нам. Это, несомненно, пойдет тебе на пользу.
— Надеюсь, — ответила Мелани.
Воспоминания, связывавшие ее с этим местом, были прекрасны, однако она точно знала, что тяжелые мысли снова вернутся к ней, как только наступит ночь и она останется одна.
— Последние недели были… ужасными.
Мелани стыдилась того, что не могла терпеливо и мужественно сидеть возле больничной кровати Роберта. Лишь с большим трудом она привыкла к его нынешнему состоянию. Мелани любила его, но посещение больницы было для нее тяжелым испытанием. Через три месяца ее организм стал защищаться: у нее начались приступы паники, и ее домашний врач уже начал опасаться, что у нее развивается депрессия. С тяжелым сердцем Мелани призналась себе, что пора применить экстренное торможение.
Мария, которая, казалось, угадала мысли внучки, ласково погладила ее по волосам, которые были не черными, как у ее бабушки, а каштановыми — европейское влияние в их семье постепенно одерживало верх. Лишь глаза Мелани имели миндалевидную форму, характерную для всех женщин их рода. «Вьетнамское наследие» — так обычно называл это Роберт.
