Поскольку наутро был третий день джетлэга и, согласно прежнему опыту, ум у меня будет совсем не хорош, то в отеле я попытался привести в последовательность мысли, с которыми я сюда — то есть на workshop — ехал. В этом была объективная необходимость, и раз уж она сейчас возникла, то снова оказывается частью содержания. Не упомянуть об этом нельзя, иначе начнет провисать все остальное — логические, эстетические и даже фактические основания излагаемого.
Не так что тут будут вставляться отвлеченные рассуждения о литературе. В данном случае она являлась элементом моей действительности и, следовательно, составляющей моего личного Чикаго. Города всегда складываются в рамках личных обстоятельств, этакая навязываемая кастомизация реальности, вынужденно зауженное присвоение мира. Вот пусть оно и будет осознанным и отчетливым. С кастомом всегда приходится быть начеку: вот неизвестное место предъявляет свои признаки, и по этим признакам надо его понять в целом, а ты ему навязываешь какую-то свою рамку. Просто в привычных местах это не так заметно. Поэтому лучше объявить эту рамку.
Любая болтовня понятнее, когда ясны обстоятельства говорящего. Но любопытно, что эти, уже в какой-то степени рациональные, пояснения можно было сделать только в несколько фейковом, но все же почти европейском интерьере отеля с деревянными рамами окон и латунными шпингалетами. Примерно венский столик в номере тоже был, его пришлось сдвинуть в сторону: невзирая на то что номер для некурящих, я курил, высунувшись в окно, из которого видна типичная, под готику, бежево-серая церковь.
Вот что сегодня было главным — не «Маккормик», не комиксы, не Мэрилин Монро. Узкая щель в домах по дороге в центр, справа. В щели вода, а по ее краям двумя стенами друг напротив друга небоскребы. Чикаго-ривер, что ли? Это не эстетическое и даже не визуальное впечатление, а чистая физиология. Едешь: домики, дома, парки, кладбища, лужайки, деревья, дома и — быстрая, мгновенно промелькнувшая щель, едва внутрь не всосало. Нет, пожалуй, рамку я сегодня не нарисую.
Третий день совпал с предчувствиями на его счет: джетлэг, все во мне опухло, произведя вялость и нежелание даже спать дальше. Установка на то, что он будет именно на третий день, сработать не могла: эта физиология слишком конкретна, чтобы ее помнить, она всякий раз неожиданная. И вообще, по утрам в отелях в Европе лучше, чем в Америке. Потому что бейглы против круассанов — тяжелая история, которой не помогает даже сыр «Филадельфия». Я был мрачен так, что владение собой покосилось, и на ритуальный вопрос «как дела» со стороны человека, подсевшего завтракать за мой столик, я искренне ответил, что джетлэг, прошу прощения. Впрочем, я знал, что такой ответ в данном случае допустим: они и сами в Европе на это жалуются, так что этикет соблюден. Да и надо же было объяснить мой депрессивный вид.
