Разносторонне начитанный, всегда и обо всем имевший подробное мнение, он мог быть интересным собеседником, но, как все уставшие и живущие через силу люди, часто повторялся. Его любимыми присказками были: «В Европе этого никогда бы не позволили» (когда речь шла о восьмидесятичасовой рабочей неделе и прочих мытарствах американского ординатора) и «Африка — прóклятый континент» (речь могла идти о чем угодно).
— Почему же прóклятый? Ты ведь сам говорил, что жалеешь о том, что уехал из Гамбии.
— Durnoe, da rodnoe, — произнес Кларк, в очередной раз демонстрируя недюжинные познания в области русской словесности. — Наши политики любят напоминать, что Африка — наша общая мать. У вас, наверное, это тоже в ходу? Я имею в виду всю эту «материнскую» риторику.
— «У нас» — это где?
— Да где угодно. В Америке, в России… Когда я слышу про это «материнство», у меня срабатывает профессиональный рефлекс: я сразу начинаю думать о болезнях, передающихся по наследству. А болезней в Африке больше, чем где бы то ни было. Приедешь — увидишь… Прóклятый континент. Я бы мог там жить, если бы не уехал, потому что знаю правила игры. Первое правило: когда дерутся слоны, больше всех страдает трава у них под ногами.
— Этэ сэйн! — Вихрем ворвавшийся в комнату Йау Аманкона от души рыгнул и шлепнул на стол медкарту. — Можете меня поздравить. Мне опять подсунули Флору Кабезас.
— Кто это ее к нам пустил? Мы же сто раз уже объясняли в пункте первой помощи, что ее надо гнать взашей.
— А она новый способ изобрела. Надышалась пыли в каком-то подвале, чтобы спровоцировать астматический приступ. Никуда не денешься, надо класть. Пока лежала в приемнике, все уши медсестрам прожужжала: и это у нее болит, и то болит. Те не выдержали и дали ей морфий. Теперь ее не выгонишь.
— Да, хорош у нас список пациентов, — отозвался Кларк, — наркоман на наркомане. Вот на что уходят деньги налогоплательщиков.
— Пока я не попал в Америку, даже представить себе не мог, что такое бывает, — неистовствовал Аманкона. — В Гане люди толпами подыхают от инфекций, так ни разу и не побывав у врача. А тут — болей не хочу. Всё есть — и лекарства, и оборудование. Приходишь в травмпункт, говоришь, мол, живот болит, и тебя сразу кладут в стационар. Кормят, поят… И что? Вместо того чтобы жить как следует, они торчат на морфии, выклянчивают его, валяются всю жизнь в больнице, лишь бы кайф поймать. Мерзость.
— Ну, медики, положим, тоже не без вины, — рассудил мудрый Кларк. — Как ты правильно сказал, дядя Йау, если больной в Америке жалуется на боль, его первым делом сажают на морфий. Это, кстати, к нашему предыдущему разговору, — Кларк повернулся ко мне. — В Европе такого никогда бы не допустили…
