Туманян | страница 63



— «Ах, Ануш, Ануш! что сказала ты?
Иль не знала ты,
Для кого в горах песни я сложил?
С кем я говорил?..
И свирель моя для кого поет,
И кого зовет?
И когда смежит сон зеницы мне,—
С кем вижусь во сне?
И тоской о ком днем я полонен,
И о ком — мой стон?
Ах, Ануш, Ануш! Бессердечный друг!..»

Поздней ночью из темного ущелья, с пустым кувшином, без шали, с распущенными косами возвращается Ануш.

Во второй песне описан весенний праздник. Деревенские девушки собирают цветы, поют «Джан-гюлум»[27], весело гадают. Ануш достается тяжелый жребий.

Эй ты, черноволосая девушка,
Эй ты, девица с гор,
Пуля сердце пробьет того,
Кто полюбит тебя, девушка.
(Подстрочный перевод)
Подруги смутились:
— «Ой, горе тебе, сестрица-Ануш!
Пал жребий тебе несчастий и мук!
Чья злая рука достала его?..»

Ануш опечалилась. Подруги уговаривают её не верить гаданью, оставить печаль и снова, как прежде, играть, веселиться и петь «Джан-гюлум». Но плачет Ануш. Мрачное предчувствие мучает ее.

На деревенскую свадьбу пришли с горных пастбищ молодые парни «бороться, плясать, на красавиц глядеть». И вот друзья с веселым шумом толкают в круг пастуха Саро и брата Ануш — Моси, чтобы поборолись они, повеселили народ. Они возятся, делая вид, что не могут победить друг друга, потому что «есть в темных ущельях обычай седой», согласно которому в традиционной борьбе нельзя свалить перед зрителем другого удальца. Старинное правило требует, чтобы боролись шутя, не унижая друг друга перед народом и не оскорбляя мужскую честь. Однако, когда Саро увидел Ануш, — забыл он обычай, и мир, и друзей. В то время как Моей боролся без особого сопротивления, Саро собрал свои силы и бросил противника наземь. Этим он опозорил своего друга. Обида приводит Моси в ярость:

…«Пусть встает! схватимся мы вновь.
Иль жизнью клянусь, что он не уйдет!
Плата за позор — нечестивца кровь!
Он не победил!.. я обманут был!..
Ну — пусть он придет! очистите круг!»

Шум и хохот толпы еще более разжигают оскорбленное самолюбие Моси. Он уходит ожесточенным и угрюмым, «кровь из омраченного сердца его сочится…»

Идет он и шепчет: «Ты ль это Моси,—
Оплеванный, жалкий — валялся в грязи?..
Когда ж ты к земле прикасался спиной?
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Под чьим-то презренным коленом лежать,
И женщинам после глаза показать?..
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Умри от позора! Сквозь земль провались!
Иль — дома валяйся, за прялку садись!..»

По понятиям патриархальной деревни «валяться дома, за прялку садиться», то есть заниматься женскими делами, было высшей формой оскорбления мужского достоинства.