— Сымитируйте высадку. Если германской нации нужна кровь, пусть напьется вдосталь. И больше не желает безумных вещей.
— Тогда я стану тем, кто пустил по ветру великие победы. У меня слишком много врагов, они не упустят такой повод.
— Как и у меня, — безжалостно констатировал Сталин. — И они точно так же ждут малейшего промаха.
Шетцинг промолчал. Генеральный секретарь докуривал трубку и не то обдумывал, что сказать, не то чего-то ждал.
— Дети своих отцов, — сказал он, наконец, с непередаваемой смесью горечи, плохо скрытой злобы и разочарования. — Ваши национальные комплексы … были полезны. Но теперь они слишком дорого обходятся. Что ж, суть вопроса ясна.
— Когда я смогу узнать решение? — уточнил Шетцинг, глядя в сторону.
— Скоро, — мрачно ответил Сталин. — Нужно будет … посоветоваться с товарищами.
Декабрь 1943 года
Шанов сидел рядом с титаном на низенькой табуреточке, колдуя над стопкой поленьев. Он выбирал отдельные полешки, придирчиво осматривал. Некоторые отправлял обратно, в общую кучу, другие ставил на попа и быстрыми ударами широкого тесака раскалывал вдоль волокон, превращая в пучок тонких лучин. Зрелище было красивое и странное, восхищающее точностью, и удивляющее бессмысленностью.
— Можно спросить, а зачем это? — осторожно поинтересовалась Наталья.
Шанов как обычно помолчал секунду-другую и ответил, когда уже казалось, что ответа не будет, короткими рублеными фразами:
— Растопка для огня. С запасом. Экономия спичек.
— Но есть газеты…
Шанов помолчал, резким движением расколол очередную деревяшку.
— Старая привычка, — сказал он лаконично, выбирая новое поленце. — Я довольно долго жил в лесах. И потом, в… других диких местах. Там экономили спички и любую растопку, особенно бумагу. С тех пор привык.
И особенно сильно тяпнул тесаком, будто показывая, что разговор закончен.
Аркадий выждал несколько минут, но мама не выходила из кухни. Тогда мальчик тихонько, стараясь не скрипнуть половицами, выглянул из-за платяного шкафа в прихожей и прокрался к двери соседа.
Мальчик, конечно же, знал, что подслушивать и тем более подсматривать нехорошо, но любопытство оказалось непреодолимо. Шанов делил с Коноваловыми жилище уже не одну неделю, но они знали о нем не больше, чем в первые дни. Однозначно можно было сказать лишь одно — приезжий был человеком значимым и ответственным. На второй день проживания неразговорчивые монтеры провели ему в комнаты отдельную (!) телефонную линию — неслыханное дело в годы коммунального общежития и телефонов общего пользования. Сосед уходил на работу затемно, возвращался поздно вечером, работал без выходных. Иногда его привозили на большом черном автомобиле, иногда возвращался пешком.
