И все же это был конец. Взрывы огненными когтями рвали сталь. Многочисленные осколки невидимыми веерами рассекали воздух и кромсали людскую плоть, как ампутационные ножи. Пунктиры трассирующих очередей кололи палубу, убивали моряков, крошили прожекторы и надстройки. Зажигательные снаряды прыгали в воздухе пылающими углями, поджигая все, что могло гореть. Огонь эсминца слабел буквально с каждой секундой.
На помощь спешил ближайший воздушный патруль немецких ВВС, но… если они окажутся достаточно близко, если прибудут достаточно быстро, если у них хватит сил, чтобы не только связать боем спитфайры, но и отогнать бофайтеров…
Осколок полоснул лейтенанта по скуле острейшей бритвой, царапнул кость. Кровь сразу и обильно хлынула на китель, боль полоснула по лицу. Офицер закрыл рану ладонью, чувствуя, как липкая жидкость горячими струйками течет меж пальцев. Остро и сильно воняло паленой синтетикой — в коммуникационных шахтах горела изоляция проводов.
Моряк случайно взглянул на русского наблюдателя, про которого напрочь забыл. Тот сидел в той же позе — прислонившись к переборке прямой спиной, крепко держась за сиденье обеими руками, планшет подтянут на ремне к самой груди, чтобы не болтался. И вновь лейтенанта поразил взгляд сухопутного 'гостя'. Темный бездонный взгляд оптического прибора, лишенного страха и вообще любых эмоций.
Вахтенный офицер хотел было выругаться, помянув русских варваров, у которых все не как у людей, но оставшиеся в строю 'бофы' пошли на новый заход, к ним присоединились спитфайры. И моряк вновь забыл о странном госте. Требовалось чудо, чтобы изувеченный корабль дотянул до прихода помощи, и это чудо можно было только создать своими руками.
* * *
Пожилой человек сидел на веранде и с легким прищуром смотрел на солнце. Желто-красный круг клонился к закату, солнечные лучи обрели особенный, неповторимый лимонный оттенок с розоватым отливом. Старик повернул голову, и лучик скользнул по морщинистому лицу, легко и тепло, словно котенок тронул мягкой лапкой.
— Хорошая осень в этом году, — буркнул себе под нос человек. — Долгая, теплая…
Тихо поскрипывало деревянное кресло-качалка, ветерок овевал прохладой открытую веранду, где сидел старик. Рядом с креслом стоял высокий круглый столик изящной работы, сильно разнящийся с прочей обстановкой — прочной и грубоватой. Пожилой человек вытянул руку, снял со столика полупустую стеклянную банку без наклеек и сделал глоток желтоватой жидкости. Характерный запах сообщил лучше всякой этикетки, что это совсем не лимонад. Как будто для того, чтобы развеять последние сомнения у возможного наблюдателя, хозяин банки пропел негромким, хрипловатым, но вполне приятным баритоном, слегка дирижируя сосудом в такт словам:
