Пауза, очень уместная и в меру короткая — в самый раз для того, что один осмыслил сказанное, а другой сделал вдох и выдох, подходя к сути вопроса.
— Зачем эта война Британии, вам и лично мне? — очень внятно, чеканя каждую букву, произнесла она.
Черчилль кашлянул, засопел, скрывая за естественными для его возраста и состояния действиями безмерное удивление. Разумеется, суверен есть олицетворение державы, его возможности и прерогативы не афишируемы, но весьма высоки. И тем не менее столь резких движений не позволял себе даже покойный Георг… Так сразу и определенно заявить о тождестве себя и державы… Осталось понять, что здесь — максимализм юности или нечто иное.
Как же я упустил это, — укорил себя министр. Как мог настолько сосредоточиться на персоне Его Величества и совершенно упустить из виду юную наследницу? И вот сейчас Георг Шестой в могиле, упокоившийся при весьма подозрительных обстоятельствах. А его дочь — подлинный ящик Пандоры в человеческом обличье, способный на все, и совершенно непредсказуемый.
Элизабет истолковала секундную заминку по-своему.
— Британия вступила в войну для защиты своих интересов на континенте, во исполнение союзнического долга перед Францией и Польшей, а также во имя борьбы с безбожным большевизмом, — вымолвила она. — Это было понятно и разумно, несмотря на все тяготы, присущие военному времени.
Черчилль поневоле восхитился, сохраняя на лице выражение предельного внимания. Такую грамотную, выверенную речь даже в парламенте можно услышать только по особому поводу.
— Мы проиграли, — продолжала Элизабет. — Это тягостное, но необходимое признание. Наши союзники разгромлены, остатки армии в спешке эвакуированы. В обозримом будущем нам не вернуть позиций на континенте. Скажите, сэр Уинстон, зачем Британии продолжение войны, которая ежедневно пожирает миллионы фунтов и тысячи жизней моих подданных?
— Потому что этого требует британская честь, — Черчилль отозвался почти сразу, выдержав минимально возможную паузу после завершения речи Ее Величества. — Отступление унизит нас и заставит предков перевернуться в гробах.
Ее брови недоуменно вздернулись, бледное лицо подернулось чуть заметным румянцем. Но Элизабет не произнесла ни слова, ожидая продолжения.
— Кроме соображений чести есть и иные, более приземленные причины, — произнес Черчилль и немного наклонился вперед, словно подчеркивая важность сказанного. Премьер с глубоко скрытым удовлетворением отметил, что рассчитал верно. С одной стороны, он привлек внимание Ее Величества, с другой подчеркнул, что не позволит говорить с собой свысока. Рискованно, но …
