Как завелось, прервала стюардесса. Рядом по-прежнему сидели профессор Займ, захмелевший от беседы со «звездой», и сама она, Джессика, захмелевшая от всеобщей любви. Перегнувшись через них, Габриела протягивала мне наушники.
— А что мне с этим делать? — спросил я.
— Надеть на уши и подключить в гнездо, — вздохнула Габриела. — Будем смотреть фильм.
— А зачем наушники? Фильм смотрят, а не слушают.
— Смотреть интересней — когда слушаешь…
— Почему?
— Потому! — сказала она. — Без звука не понять героев…
— А как их понимали в немые годы?
— В немых лентах герои действовали, а сегодня рассуждают!
— Конечно! — обрадовался Займ, который, забросив голову назад, старался дышать неглубоко, чтобы при вздохе не тревожить своею грудною клеткой перегнувшуюся через него стюардессу. — Раньше да, действовали, а теперь — вы очень правы, Габриела, теперь главное — слово!
— Но разве слово не действие? — попробовал я.
— Это — Толстой! — не двигался Займ.
— Писатель? — ахнула Габриела. — Он тоже здесь?
— Действие, — согласился со мной Займ. — Толстого, извините, здесь нет, Габриела, но он считал, что слово есть поступок…
— Зачем же тогда слушать? — заявил я. — Поступки наблюдают!
— Правильно, но я продолжаю считать, что лучше слушать! — вставила стюардесса.
— Верно! — подтвердил Займ. — Понимание требует слушания! — и женщины взглянули на него с обожанием.
— Категорически утверждаю, — рассердился я, — что видение — единственное условие понимания…
Пока я спал, Займ успел понравиться окружающим женщинам. Они разглядывали его глазами полными надежды, что ради них он пойдёт на меня войной, ибо эротическая неуверенность обрекает мужчин на отчаянные поступки.
— Quod gratis asseritur, gratis negatur! — извлёк из себя Займ и, разволновавшись, погладил лысину. — Что голословно утверждается, голословно же отрицается!
Эта фраза впервые и ввергла в восторг не только Габриелу и Джессику, но, разумеется, и старушку.
— Quod gratis asseritur! — воскликнула она. — Мужчинам так идёт латынь!
Тогда я, кстати, впервые и заметил, что между исчезнувшими бровями на её запудренном лице гнездилась бородавка. Нижнюю половину лица рассмотреть мне не удалось по причине, доставившей дополнительную радость: её закрывал тугой шёлковый мешочек, в котором теснилась правая грудь стюардессы, облокотившейся на кресло.
— А вы утверждаете чушь! — бросила старушка мне. — И к тому же gratis, голословно!
— Нет, мадам! — обиделся я. — За мною, видите ли, стоят лучшие народы мира! Все они говорят одну и ту же фразу, когда говорят, будто им что-то стало ясно. Они говорят: «Я вижу!» — и обвёл присутствующих смелым взглядом. — Видение есть понимание, мадам! Я и сам только что сказал: «Видите ли?» Дескать, понимаете ли?.
