— Надо же, — Палач усмехнулся, — практически всё — правда.
— Практически?
— Первый раз Алехандро вытащил меня, когда я смог вырваться из-под власти своей госпожи, — начальник отдела бархатного вмешательства говорил медленно, с явным усилием выталкивая слова. — Говорят, если жить долго, рано или поздно всё забывается, приходит равнодушие, пресыщение миром. Бред. Я могу сказать это совершенно точно, ведь я когда-то был простым человеком. Мне четыре тысячи шестьсот восемьдесят три года, эмиссаром я стал в двадцать четыре, перестал им быть в семьдесят восемь. А боль не утихает до сих пор. Госпожа славно расквиталась со мной за предательство. Она не оставила мне ничего. Даже имени. Только умение убивать и чувствовать боль. Алехандро подобрал меня, как побитую собаку на обочине тракта. Рассказал, что мой уход из системы эмиссариата был рассчитан Союзом.
— Союзом?
— Потом его называли Орденом, Комиссариатом. Теперь — Агентством.
— Сильно. И ты, я полагаю, после таких новостей…
— Нет. Что с того, что моё желание вырваться из того круговорота смертей было кем-то подсказано? Это было моё решение. Но тогда мне было вообще на всё наплевать. Смысла к существованию не стало, а я даже умереть не мог. Мне было навсегда отказано в этом праве. И тогда Алехандро взял меня с собой в резиденцию Союза. И начал лечить.
— Целитель из него тот ещё.
— Не тело, разумеется, а душу. Он абсолютно верно понял, что мне необходим новый смысл. Пусть даже самый простой. Но за который я смогу зацепиться краешком сознания. И чуть подтянуться.
— И что это было?
Палач грустно улыбнулся:
— Служение. Я был эмиссаром, и он смог дёрнуть за единственную ниточку, которая не порвалась окончательно. Но, в отличие от того, что было раньше, это служение постепенно переставало быть слепым. Он подробно разбирал со мной каждое задание, объяснял, почему тот или иной человек должен умереть. Старался, чтобы я начинал видеть что-то помимо убийства. Так продолжалось долго. И я потихоньку «подтягивался» всё выше.
— И он подкинул тебе следующую цель?
— Ты плохо знаешь Светлова. Он предоставил мне самому искать её. И я справился.
— Передача знания.
Палач взглянул на собеседника с нескрываемым изумлением.
— Как ты понял?
— Я не такой дурак, как принято считать. — Воин налил себе ещё и подошёл к окну. На тринадцатой линии было пустынно. Тускло горели бледно-оранжевые фонари. — Но, благодаря этому мнению, мне иногда очень легко действовать. Никто не воспринимает всерьёз. Короче, я отчасти понимаю, что ты тогда испытывал.
