Да что же это с нею? Она думает о совершенно чужом ей человеке. О негре. А она — белая. Она помолвлена, она…
— Отчего вы не танцевали?
Глория вздрогнула от неожиданности, услыхав наяву его густой баритон.
— Что?
— Моя музыка вам не понравилась, поэтому вы под нее не танцевали?
— Нет! То есть я хочу сказать, что ваша музыка… — Сердце ее так грохотало, так сотрясало все тело, что она подумала: «Он тоже услышит, он ведь стоит совсем рядом». — Я ничего подобного еще не слышала.
Она заглянула в его умные, добрые глаза, и ей захотелось — просто необходимо стало — сказать ему что-нибудь еще (вот только что?), но в этот момент чья-то тяжелая рука легла ей на спину и развернула к себе.
— Гло! Где только тебя носило все время? Я тебя везде разыскиваю!
— Маркус!
Он критически оглядел ее, будто не встречал много лет.
— Поддала?
Еще не успев обернуться снова, Глория почувствовала, что Джером Джонсон ушел. Вернулся в подпольный мир блюзов и выпивки, а ее оставил наедине с единственным в этом зале человеком, который знает, кто такая Глория на самом деле — президент Общества почета, теннисистка школьной команды, недавно начавшая появляться в свете дочь Беатрисы и Лоуэлла Кармоди. Послушная девочка, невинная ученица частной школы, готовящаяся к скорой свадьбе Глория Кармоди.
— Поехали домой, я готова, — пробормотала она и потянула Маркуса за руку к двери.
— Что с тобой? — спросил он. — Ты какая-то… не такая, как всегда.
— Ах, перестань. Ты оставил меня на какие-то пять минут.
Но в душе она понимала, что с тех пор прошла чуть не целая жизнь. Что-то в ней действительно стало не таким, как раньше, появилось что-то непонятное, пугающее, но что именно — этого она не могла понять.
Они прошли через танцпол, и краешком глаза Глория снова углядела его. Джерома. Он стоял на самом краешке эстрады, обнимая за талию роскошную чернокожую девушку, одетую во что-то похожее на серебристый балахончик. Оба смеялись, и девушка горячо поцеловала Джерома в щеку.
Глория больше ни секунды не могла на это смотреть. Она упорно протискивалась сквозь толпы бунтарок и официантов, мимо кабинок, где сидели гангстеры, мимо стоявшего за стойкой Лейфа, мимо швейцара-сторожа, который усмехнулся, словно Глория его позабавила. Выскочила наружу, стала жадно дышать ртом, впуская в легкие свежий осенний воздух.
Но в ту минуту, когда она поднималась по ступенькам на улицу, ее слуха коснулись первые аккорды «Совсем одного» — хорошо знакомой мелодии. Она бессознательно стала напевать, пока Маркус набрасывал ей на плечи пальто. Печальная мелодия согревала ночной воздух, и тут Глория ощутила, что в ее душе что-то стало смещаться — что-то, чего уже не остановить. Теперь жизнь, казалось ей, наполнилась более яркими красками и обрела больший смысл, чем прежде. И даже пианист, казалось, играет для нее одной.
