— Мы не можем позволить кому бы то ни было увиливать от выполнения обязанностей перед другими или от участия в наших новых начинаниях.
— Пожалуйста, госпожа… У нас ничего…
— Не считаться с нашим делом — измена.
Мужчина счел за благо не спорить.
— Похоже, вы не осознаете, что вот эти люди позади меня хотят, чтобы вы осознали, насколько Имперский Орден крепок в своей верности делу — если вы не понимаете, в чем ваш долг. Да, вы слышали разные истории, но эти люди хотят, чтобы вы на собственном опыте узнали суровую реальность. Ваши представления ничего не значат. Действительность — она страшнее.
Никки уставилась на мужчину, ожидая ответа. Тот облизнул потрескавшиеся губы.
— Нам просто нужно чуть больше времени… Зерно созревает. Когда придет время сбора урожая… мы внесем должный вклад в… в…
— Новые начинания.
— Да, госпожа, — пробормотал он, опустив голову. — В новые начинания.
Когда его взгляд снова устремился на грязь у ее ног, Никки двинулась дальше вдоль строя.
Ее цель состояла не в сборе дани, а в усмирении.
Время пришло.
Никки поймала устремленный на нее взгляд девчушки — и резко остановилась, отвлекшись от того, что она намеревалась сделать. В огромных темных глазах сияло невинное удивление. Этой девочке все было внове, все в диковинку, и она жаждала разглядеть все получше. В ее глазах отражалось редкое, хрупкое — а потому очень ценное — качество: невинный взгляд на мир, взгляд ребенка, еще не познавшего ни боли, ни зла, ни утрат.
Никки взяла девочку за подбородок, заглядывая в глубину этих жаждущих глаз.
Одним из самых ранних воспоминаний Никки было, как мать вот так стоит над ней, держа ее за подбородок и глядя сверху вниз. Мать Никки тоже была наделена даром. Она говорила, что волшебный дар — проклятие и испытание. Проклятие, потому что дает способности, которых нет у других. И испытание — не станет ли она пользоваться этим своим преимуществом во зло. Мать Никки редко пользовалась своим даром. Работу выполняли слуги, а она почти все время проводила в узком кругу друзей, посвящая себя более высоким целям.
— Добрый Создатель, но ведь отец Никки — чудовище, — жаловалась она, ломая руки. Некоторые из ее подруг вполголоса начинали выражать сочувствие. — Ну почему он так меня обременяет! Боюсь, его бессмертной душе не помогут никакие молитвы.
И все цокали языками, выражая суровое согласие.
Глаза матери Никки были уныло-карие, такого цвета, как спинка таракана. И по мнению Никки, эти глаза были слишком близко посаженными. И губы были слишком тонкими. Все черты словно застыли в вечной гримасе недовольства. Впрочем, мать всегда была недовольна. Никки никогда не считала свою мать невзрачной, не считала она ее и красавицей.
