— Ты сможешь отрастить бороду, как только заживет рана, — заметил я.
— Спасибо, что навестили меня, — прошептал он, — но я прошу вас сейчас уйти.
Дядя кивнул мне, приказывая идти. Когда я добрался до выхода, он сидел в ногах койки Диего. Их тихий разговор сопровождался резкими, нетерпеливыми жестами учителя.
Диего спрятал лицо в ладонях, печально склонив голову. Я молился все эти бесконечные минуты, пока дядя, наконец, не нагнал меня.
— Плохо дело. Диего будет некоторое время сильно страдать.
— Наверное, это счастье, что не на всех из нас распространяются запреты левитов, — ответил я.
— На всех и каждого распространяются влияния извне. Человек может приспособиться к ним, а может жить в пустыне как отшельник. Но даже там… — Дядин голос сорвался, и он принялся чесать голову. — Пойдем-ка подальше от этой тюрьмы, — сказал он. — У меня уже все тело зудит.
— Может быть, какие-нибудь рукописи принесут ему облегчение? — предположил я. — Мы могли бы взять те латинские трактаты, которые он так хочет…
— Никаких книг! — заявил дядя, выставив вперед обе руки, словно пытался остановить несущийся на него экипаж.
Снаружи монотонное пение сотрясало теплый воздух Россио. Ежедневная процессия кающихся грешников следовала по направлению к Речному дворцу. В свете дня стало заметно, как потухли глаза дяди, обеспокоенного отчаянным положением Диего.
— Истина пришла в этот мир не обнаженной, — сказал он, — но одетой в видения и имена. А ложь? Какие одежды носит ложь?
— Те же, что и истина, — ответил я. — Мы должны сами различить их.
— Да, — сухо согласился он. — Но все ли преступления видит Господь?
— Ты имеешь в виду, понесут ли наказание мальчишки, напавшие на Диего? — уточнил я.
— Ну, пусть так.
Я подбирал слова для ответа, когда дядя сжал мою руку.
— Прости. Я не в состоянии больше обсуждать это. Идем, прогуляемся, как собирались.
— Я не захватил альбом, — возразил я.
— Рисуй птиц в своей памяти Торы, сын мой.
Мы с дядей провели вместе замечательный день, наблюдая за журавлями. Вид огромных, но грациозных созданий с белоснежными перьями, отливавшими голубым, захватывало дух. Легкий ветерок приносил свежий аромат цветов, и, когда дядя заявил, что пора возвращаться домой, я с удивлением обнаружил, что прошло уже немало времени, и день клонится к закату.
К моменту нашего возвращения Синфа и тетя Эсфирь готовили на кухне Пасхальный седер. На столе, накрытом нашей лучшей белоснежной скатертью, был рассыпан рис, из которого они выбирали мусор. Дом был наполнен душным, пьянящим благоуханием. Великолепный барашек неспешно жарился на вертеле над очагом, и его ароматный сок с шипением капал на раскаленную решетку. По запаху я понял, что он фарширован топленым жиром из овечьего хвоста — кулинарная хитрость, которую Эсфирь привезла из Персии.
